Книга Несчастливые люди - Алексей Петрович Бородкин

Нахальство Николай Дмитриевич любил:

"Нахальный человек живёт, и умирает", — говорил он.

"И в чём разница? — уточняли коллеги. — Естественный путь".

"Путь-то естественный, — откликался Николай Дмитриевич. — Качество разное: живёт энергично, умирает легко".

Перед театром стояла ёлка. Николай Дмитриевич механически отметил её высоту — метров в шесть или восемь — подумал. Подумал, что директору она стоила ненужных хлопот.

Ветви были наряжены персонажами из "Щелкунчика" — синеокими принцессами, слонами, мартышками в красных чепчиках, — всего этого богатства Николай Дмитриевич не заметил… равно, как не ухватил музыки Чайковского — она украшала собой пространство.

Скользнул мимо ели, приблизился к парадному. Поискал глазами веник, чтобы стряхнуть с галош грязное — веника не обнаружил. Вместо него вдоль ступеней прохаживались кавалергарды в костюмах мышей. Зубастые переростки, с длинными неприятно-правдоподобными алебардами.

"Ах, ты господи боже мой! — подумал Кока звонко. — За что напасть такая на нас грешных! И так много всякой дряни на свете, а ты еще и театров наплодил!"

Кока (Кокою звала Николая Дмитриевича мама, мир её праху) вошел в двери, дивясь их дубовой мощи и высоте, осмотрелся… решил, что не так всё сумрачно вблизи: "Ну, театр, ну, юного зрителя… что тут удивительного?.. здесь может тоже люди работают… и тоже, небось, на окладах".

Через вестибюль целенаправленно передвигался рабочий. Нёс лестницу и явственно к чему-то стремился — полы халата развевались, словно шарфик Айседоры Дункан. Кока привлёк внимание служки дружественным жестом, вполголоса попросил найти Афину Завьялову.

— А чего её искать? — удивился рабочий, не поддержав интима вопроса. — Вон она, присутствует в непосредственной близости. Товарищ Завьялова! — окликнул на полных лёгких. — Вас здесь мужчина из района ожидает. Сможете подойти или отказать ему в аудиенции?

Николай Дмитриевич покраснел до кончиков ушей, подумал: "Вот же скотина! Чудак на букву мэ! Обозначил помоями с ног до головы!"

Цокая каблучками, подошла Завьялова. Застрекотала:

— Слушаю вас. Что вы хотели? Вы из детского сада касательно утренника?

— Нет… касательно… утренника…. — Николай Дмитриевич мотнул головою, отрицая свою причастность к детскому пастбищу, пятернёй стянул шапку, сконфузился, что седеет. — В принципе, я…

— Вы только не мычите, товарищ. Не тратьте моего времени. Через полчаса у меня запись фонограммы, я должна отдохнуть.

Интонация Завьяловой была проходной, серой, словно утоптанный снег. С таким выражением в магазине картошку выбирают, не слишком мелкую, но и не крупную — среднюю. Серость задела Николая Дмитриевича.

Придавая словам достоинство, он выговорил:

— Мне нужно задать вам несколько вопросов, касательно Аркадия Лакомова.

— А что с ним?

— Он пропал.

— Пропал? — удивилась Завьялова. — Зачем? Куда? А вы ему кто?

— Я из милиции, — соврал Николай Дмитриевич, моментально прикинув, что на запрос показать удостоверение, откликнется, будто оно в управлении, его продляют: "Можете позвонить и уточнить мои полномочия". Слово "полномочия" всегда успокаивало, Кока знал это по личному опыту.

Завьялова подняла брови… замерла на половину такта… в глазах появились растерянность и чёрточка тревоги… тем не менее, взгляд задержался на собственном отражении — рядом висело зеркало от пола до бесконечного потолка.

— Прекрасно! — проговорила она с неожиданным ударением. — Я знала, что этим закончится! Спрашивайте!

— Мы не могли бы… — Николай Дмитриевич крутанул пальцем (жест приметил в кино), хотел сказать, что чашечка кофе будет к месту.

— Как это скучно! — перебила Завьялова. — Кабинет, кофе. Давайте лучше я покажу вам театр. Вы ведь у нас впервые?

— Впервые, — согласился Николай Дмитриевич. — Хотя в театрах бывал. Даже в Большом, представьте.

"Снаружи", — добавил мысленно.

— Тогда вам будет интересно.

Завьялова повела от гардероба (вешалки, с которой начинается театр), через холл с колонами и бюстами, через вытянутый зал с "пятном" откидных кресел — здесь разместились два концертных рояля, едва касаясь друг дружки "носами": "На них играют Штрауса и ноктюрны Шопена. А сидячих мест специально немного, чтобы сохранить пространство — публика здесь вальсирует", далее через галерею с фотографиями, вдоль бесконечных коридоров, по всей топографии театра.

Временами Афина вскидывала красивую руку в красивом жесте и красивым поставленным голосом сообщала:

— Вот посмотрите, фотография Немировича-Данченко… он ставил в нашем театре пьесу Шекспира… вы ведь знаете, кто такой Немирович-Данченко? Да? Удивительно… — Поддевала умело, отточено-женски. Обижала, но повода обидеться не давала, ведь невозможно было утверждать наверняка, чему именно мадам удивлялась… вашему ли скудоумию, ли, что Владимир Иванович посетил губернский театр и даже поставил в нём "Шекспира". — А это Марлен Хуциев, ни боже мой, он приезжал к нам в театр адресно, набирал артистов для своего нового фильма… вы не могли не видеть этого кино. Видели? Едва ли… а жаль…

Николай Дмитриевич подумывал, что хорошо бы осадить дамочку резко… посадить её в лужу, со всеми её театральными пафистосами. Как зарвавшегося водителя-дальнобойщика.

Что-то мешало.

"Краля хороша! — признавал Кока. — Вне сомнений. Недаром Аркашка на неё запал… он всегда был падок на пёстрое и яркое… фу ты чорт! подумал о человеке в прошедшем времени! Да жив он! Жив! С чего бы ему сгинуть?!"

И далее:

"Но ты возьми вот что: она тебя ошеломила, не нужно отрицать очевидное. Заметь, ошеломила походя, не добиваясь цели и не прикладывая усилий… ты ей не нужен, но подцепила… а это стыдно… тебе без малого полтинник, а дрогнул, как сопляк. Она заметила, что ошеломила, усмехнулась… а ты, дурак, нет, чтобы скрыть промашку, так распахнул хлебало. Теперь и она знает… и ты знаешь, и она знает. И она знает, что ты знаешь".

— Послушайте! — Николай Дмитриевич решился на хитрость, придумал пойти на уступки, чтобы не проиграть сражения. — Я очарован вашим театром, вашей эрудицией и вашими гостями — они великолепны. Но случилось худое, пропал мой племя… пропал гражданин Лакомов. И данные, извините, весьма нехорошие.

— Он убит? — резко спросила Завьялова.

— Почему убит? — опешил Николай Дмитриевич. — Жив он… чего ему сделается?

Завьялова пожала плечами:

— Вы сказали, пропал…

— Пропал и убит — не одно и то же. Не путайте меня, гражданка. Вы когда видели Аркадия в последний раз?

Она задумалась. Николай Дмитриевич имел возможность рассмотреть Завьялову ближе.

Среднего роста, стройная: "Нижний мост неплох, и бюст имеется… ничего сверхъестественного, хотя…"

Жизнь учила Николая Дмитриевича, что женщины встречаются двух типов. Бывают красивые… привлекательные… умные и домовитые, но — чего-то им не хватает. С такими уютно бывает провести ночь и прожить неделю… даже месяц — такое случается в практике. Потом с ними устаёшь. Почему? Кажется странным, меж