развлекать, отвлекать, а если понадобится - предоставить какой-нибудь орган. Может быть, почку. Переливание крови. Частичку костного мозга. Всё это мне без обиняков объяснили в начале моего жизненного пути и потом постоянно напоминали. В двадцать лет я впервые узнал, что папа якобы сказал маме в день моего рождения: «Прекрасно! Теперь ты подарила мне Наследника и Запасного - моя работа выполнена». Шутка. Вероятно. С другой стороны, через несколько минут после этой реплики в духе высокой комедии папа, говорят, ушел на свидание с любовницей. Так что многие истины произносятся в шутку.
Я не обиделся. Ничего не почувствовал по этому поводу, и во всех других случаях - тоже. Престолонаследие - нечто сродни погоде, расположению планет или смене времен года. У кого было время волноваться из-за столь незыблемых вещей? Кто бы беспокоился из-за судьбы, высеченной в камне? Быть Виндзором - значило совершать подсчеты, истинность которых вневременна, а потом выбрасывать их из головы. Это значило, что вы впитывали базовые параметры идентичности, инстинктивно знали, кто вы, и это было вечным побочным продуктом того, кем вы не являлись.
Я не был бабушкой.
Я не был папой.
Я не был Уиллом.
Я был третий в очереди за ними.
Каждый мальчик и каждая девочка хотя бы раз в жизни представляют себя принцем или принцессой. Так что, хоть и Запасной, не так уж плохо на самом деле быть принцем. Кроме того, уверенно стоять за спиной тех, кого любишь - разве это не честь?
Разве это - не проявление любви?
Как поклон Виктории, когда проходишь мимо?
3.
Возле моей спальни находилось нечто вроде круглой гостиной. Круглый стол, зеркало на стене, письменный стол, камин, рядом с которым лежали подушки. Большая деревянная дверь в дальнем углу вела в ванную. Две мраморные ванны выглядели, как прототипы первых изготовленных в мире ванн. В Балморале всё было старым или специально состаренным. Замок был площадкой для игр, охотничьей заимкой, но кроме того - еще и сценой.
Ножки огромной ванны были в форме лап с когтями, и даже вода, бившая из ее кранов, казалась старой. Вовсе не в плохом смысле. Вода была старая, как в озере, в котором Мерлин помог Артуру найти волшебный меч. Коричневатая, напоминавшая слабый чай, вода часто пугала гостей, приезжавших на уик-энд. «Простите, с водой в моей ванной что-то не то?». Папа всегда улыбался и заверял их, что с водой всё в порядке, ее очищали фильтром и подслащивали с помощью шотландского торфа. «Эта вода - прямо из холма, и вам предстоит одно из утонченнейших удовольствий в жизни - ванна из вод Хайленда».
В зависимости от ваших предпочтений, ванна из вод Хайленда могла быть холодной, как в Арктике, или горячей, как кипяток - краны во всем замке были настроены точно. Что до меня, мало что могло сравниться с отмоканием в обжигающей воде, особенно, если в это время я смотрел в оконные щели замка, воображая, что когда-то здесь стояли на страже лучники. Я смотрел вверх на звездное небо или вниз на обнесенный стеной парк, представляя, как парю над огромной лужайкой, гладкой и зеленой, словно стол для бильярда, благодаря армии садовников. Лужайка была столь идеальной, каждая травинка была так идеально скошена, что мы с Уиллом испытывали чувство вины, гуляя по лужайке, не говоря уж о том, чтобы кататься по ней на велосипеде. Но всё равно это делали, всё время. Однажды мы гнались по лужайке за кузиной. Мы ехали на квадроциклах, кузина - на карте. Игра была очень веселая, пока кузина не врезалась в зеленый фонарный столб. Вот так повезло - единственный фонарный столб в радиусе тысячи миль. Мы громко рассмеялись, но тут фонарный столб, который еще недавно был деревом в одном из близлежащих лесов, раскололся ровно надвое и упал кузине на голову. Ей повезло, что она серьезно не пострадала.
30-го августа 1997 года я не очень долго смотрел на лужайку. Мы с Уиллом поспешили завершить вечерний прием ванны, запрыгнули в пижамы и взволнованно уселись перед телевизором. Лакеи принесли подносы, уставленные тарелками, каждая из которых была накрыта серебряным колпаком. Лакеи поставили подносы на деревянные подставки, потом, как всегда, обменялись с нами парой шуток, прежде чем пожелать хорошего аппетита.
Лакеи, тонкий фарфор - звучит элитарно, и, думаю, так оно и было, но под этими изысканными колпаками была всего лишь детская еда. Рыбные наггетсы, сочники, жареная курица с горошком. К нам присоединялась Мейбл, наша няня, которая когда-то была няней папы. Набивая рот едой, мы слышали, как папа бесшумно проходил мимо нашей спальни в комнатных туфлях, он возвращался из ванной со своим «беспроводником» - так он называл портативный CD-плеер, на котором любил слушать «книги по истории», отмокая в ванной. Папа был точен, как часы, так что, услышав его шаги в зале, мы знали, что сейчас - около восьми.
Полчаса спустя мы слышали, что родители начинают готовиться к выходу, потом раздавались нестройные звуки волынок. Следующие два часа взрослые будут пленниками Обеденной башни, они будут вынуждены сидеть за этим круглым столом, будут вынуждены коситься друг на друга в тусклом свете канделябров, дизайн которых разработал принц Альберт, будут вынуждены сидеть с прямой спиной, словно аршин проглотили. Слуги с математической точностью (при помощи измерительной рулетки) расставят перед ними фарфоровые тарелки и хрустальные бокалы. Они будут вынуждены есть перепелиные яйца и тюрбо, будут вынуждены праздно болтать в своих самых красивых нарядах. Смокинг, черные туфли, клетчатые штаны. Может быть, даже килты.
Я думал: «Как ужасно быть взрослым!».
Папа заглядывал к нам по пути на ужин. Он опаздывал, но устраивал представление поднятия серебряного колпака: «Ням-ням, хотелось бы мне это попробовать!», и вдыхал запах нашей еды. Он всегда нюхал разные вещи. Еда, розы, наши волосы. Должно быть, в прошлой жизни он был собакой-ищейкой. Наверное, он делал такие глубокие вдохи, потому что ему было тяжело уловить какой-то другой запах, кроме своего собственного. «Eau Sauvage». Он душил щеки, шею, рубашку. Цветочный аромат с намеком чего-то резкого, вроде перца или пороха, духи из Парижа. Так было написано на флаконе. И я думал о маме.
Да, Гарри, мама в Париже.
Их развод завершился ровно год назад. Почти день в день.
Будьте хорошими мальчиками.
Обещаем, папа.
Ложитесь спать не слишком поздно.
Он ушел, а запах его духов остался.
Закончив ужинать, мы еще немного смотрели телевизор, а потом начиналось наше обычное веселье перед сном. Мы забирались
