значимости, а лживое слово выдавалось за непреложную истину. Это характеризует и вклад Крючкова в работу КГБ.
Умелая работа на местах перестала быть критерием успеха, ее место заняла искусная имитация. Среди офицеров среднего звена, составляющих основу спецслужбы, бытовала циничная шутка: "Лучший оперативник — тот, кто изо всех сил старается завербовать агента под прикрытием, но не может этого сделать, потому что за ним круглосуточно следят".
Те, кто рано овладел трюком имитации, могли уверенно рассчитывать на успешную карьеру. Другие были обречены на полный крах или тоскливое существование на второстепенных должностях, где главным развлечением была всегда готовая выволочка от начальства. Их превращали в козлов отпущения, на которых возлагали вину за прогрессирующее бессилие советской разведки.
При Крючкове "господин бумагомарака" стал главным содержанием разведывательной деятельности. Ежегодно служба выпускала около трех миллионов документов, практическая ценность которых стремилась к нулю. Одно ведомство давало вопрос, другое — ответ. Хорошо составленный документ стал самоцелью, достаточным основанием для награды или повышения в должности. То, что это не имело никакого отношения к интеллекту, не имело значения. Можно было стать генералом, ни разу не взглянув на живого агента. "Главное преимущество советской разведки — в ее недавно приобретенной способности существовать без тайных агентов", — горько шутили старожилы, наблюдая, как фигура агента под прикрытием становится неактуальной в организации Крючкова. На первый план выдвинулись более важные дела. Например, партийное собрание.
Многие другие выпускники разведывательной академии вскоре после поступления в разведывательную службу поняли, что попали в ловушку. Они согласились работать в разведке, понятия не имея, каково там. Но когда узнали, было поздно, — выход был заблокирован. Их единственным выходом было выполнять свои обязанности, пытаясь вопреки всему избежать поломки. Немногим из них это удалось; остальные рано или поздно поддались своей судьбе и превратились в игрушки начальства.
Конечно, не все начальники были самодержавными дилетантами, но при Крючкове их стало больше. Генералы старой закалки были ошеломлены все более наглым осквернением своего ремесла и ворчали по этому поводу. Они презирали Крючкова за его некомпетентность. Он отвечал на их чувства молчаливой ненавистью и постепенно заменял их своими людьми, то есть коммунистическими аппаратчиками. Результатом был нарастающий паралич руководства. Чем больше разведывательная служба расширялась, тем менее эффективной она становилась. Его основная задача официально состояла в вербовке агентов под прикрытием в США, и именно в этой области его растущая слабость особенно бросалась в глаза.
Нельзя отрицать, что КГБ Крючкова нанес несколько прямых ударов по США. Сеть Уокера, которая продавала Москве совершенно секретные коды ВМС США, бывший сотрудник Агентства национальной безопасности Рональд Пелтон и бывший сотрудник ЦРУ Эдвард Ховард, согласившиеся работать на Советы, — все они действительно были главными источниками великой радости для КГБ и большого горя для США. хитрый. Но мне понадобился всего год работы в разведке, чтобы понять, насколько далека от правды эта лестная картина.
Практически все американцы, завербованные КГБ под руководством Крючкова, решили работать на Москву по собственному желанию и искали агентов советской разведки, чтобы предложить свои услуги. Все они в большей или меньшей степени проявляли определенные психические аномалии, которые отличали их от тех, кого обычно считают нормальными людьми. КГБ играл незначительную роль в их вербовке: американским добровольцам не выставляли дверь, когда они появлялись в советском посольстве, — и на этом усилия по «вербовке» заканчивались.
Однако никакая разведка не может выжить, пассивно ожидая добровольцев, — она должна охотиться за своей добычей. Но, увы, за весь период с 1974 года, когда Крючков был назначен главой службы внешней разведки, до 1982 года, когда я прибыл в Североамериканское управление, только один оперативник КГБ нашел и успешно завербовал в США агента под прикрытием: Валентина Аксиленко. Я решил последовать его примеру во что бы то ни стало.
Мне казалось, что наличие американского агента по большому счету освободило Валентина, насколько разведчик может быть независимым. Валентину не нужно было заниматься понарошку и убеждать коммунистическое начальство, что блеф был, по сути, настоящей работой. Он руководил своим агентом и практически докладывал только генералу Якушкину, одному из немногих старослужащих, которым еще удавалось удержаться на своем посту. О таком привилегированном статусе можно было только мечтать.
Может ли все это огромное здание работать только на бумажной волоките? Конечно, нельзя, подумал я. Крючков должен иметь какие-то успехи, чтобы отчитываться перед Политбюро. На самом деле ему нужно как минимум несколько американских агентов, чтобы оправдать собственное существование и построить свою бюрократическую империю на предоставленной ими информации. Единственный хороший блеф — это блеф, основанный на чем-то реальном. И тот, кто обеспечивает эту дозу «реальности», становится незаменимым и приобретает величайшие из всех привилегий: он может обходиться без необходимости притворяться дебилом всю жизнь.
Излишне говорить, что я понял, насколько трудную задачу я поставил перед собой. В самом деле, на какую наживку я мог наткнуться перед нормальным современным американцем, чтобы заманить перспективу сотрудничества с КГБ в то время, когда коммунистическое государство, как мы теперь знаем, переживало свою последнюю агонию? Большинство моих коллег прекрасно знали, что у них столько же шансов завербовать хотя бы одного американца, сколько у пилота самолета шансы полететь на Луну. Потребовалась бы невероятная удача, чтобы победить с огромными шансами.
Я знал, что моя цель почти недостижима, но я просто не мог смириться с такой печальной реальностью. Я лелеял надежду, что, завербовав агента, смогу пробиться в небольшой, но желанный отсек, где правят национальные интересы и здравый смысл, где правят настоящие профи и не нужно подлизываться к начальству.
У меня было три альтернативы: стать честным неудачником; превратиться в процветающего лицемера; или нанять агента. Я выбрал последнее.
По прибытии в Вашингтон я немедленно сообщил в резидентуру КГБ. Резиденция, как известно, занимала крохотное помещение в здании посольства на площади Сахарова, чуть более чем в полумиле от Белого дома. На самом деле здесь не было никакого подобия площади. Советское посольство уже давно имеет адрес на 16-й улице. Но после того, как власти сослали Андрея Сахарова в Горький, американцы решили всадить болезненную занозу в зад Кремля и переименовали территорию вокруг. посольство в честь мятежного академика. Адрес в телефонных справочниках остался прежним — 1125, 16-я улица, северо-запад, — но небольшая табличка прямо у входа с надписью «Плаза Сахарова» постоянно напоминала Советам об их гнусном поступке.
Внешне московское "шпионское гнездо" в самом сердце Америки мало напоминало тот зловещий образ, который вызывало это название у многих американцев. Его общая площадь не превышала 80 кв. м (примерно 860 кв. футов), на которых ютилось около тридцати
