удачно спустилась на землю.
Капитан, поторапливая товарищей, озабоченно хмурится — как ни старались десантники сдернуть парашюты с сосен, им это не удалось. Можно бы, конечно, подвязать стропы и по двое, по трое виснуть на них. Но командир понимает: ждать больше нельзя, каждая минута промедления грозит гибелью. Вдали, за лесом, уже слышится собачий перебрех… Грузовой тюк не удалось найти, но делать нечего. Коротки июльские ночи!.. Хорошо хоть, что все собрались, все живы и целы. Надо скорей уходить от места выброски…
— Всем надеть головные уборы. Подшлемники убрать в вещевые мешки! — тихо произносит капитан и сам первый нахлобучивает кепку на голову.
Девушки заменяют подшлемники на темно-серые береты. Даже в эту минуту Аня машинально, чисто женским движением поправляет коротко остриженные волосы. На ней жакет, перешитый из темно-зеленого демисезонного пальто, черные лыжные брюки до щиколоток. Она прячет в мешок сапожки, надевает туфли-танкетки на низком каблуке. Теперь все — в цивильном. Если посмотреть издали — группа беженцев.
Вблизи разглядишь — странные беженцы: парни с автоматами, один с русской винтовкой, у девушек — пистолетные кобуры на боку.
— За мной! — коротко командует капитан и быстро, почти бегом устремляется в глубь леса. Пройдя десятка два шагов, оборачивается, бросает на ходу:
— Мельников и Раневский! Запоминайте путь — ночью вернетесь искать груз!
И вот они идут гуськом, десять разведчиков. Автоматы на боевом взводе, палец на спусковом крючке.
Аня помнит: чтобы идти бесшумно в темноте, надо осторожно ставить ногу с пятки на ступню, прежде чем переносить на нее тяжесть тела.
Капитан внимательно оглядывает лес. Он тут почти такой же, как вокруг деревни Выгузы, бывшей Вятской губернии, где двадцать шесть лет назад родился Павел Крылатых. Те же сосняки и ельники, такие же валуны и тот же вереск. Только там, на родине, — дебри, первозданная тишина, вековые сосны в три обхвата, а тут эрзац — не лес, а словно бы парк.
Павла грызет тревога — он еще не смог сориентироваться, ведет группу почти наобум. Так можно с ходу попасть к черту в лапы. Хмурится небо — Крылатых поглядывает на светящуюся стрелку компаса на правой руке; рассеются облака — ищет Сатурн на небе, оглядывается на Полярную звезду.
Под утро усиливается северо-западный морской бриз. Уже сползает рассвет по медным стволам рослых сосен. Капитан прибавляет шагу. Группа по-прежнему идет гуськом в рост, но теперь капитан еще больше заботится о том, чтобы продвигаться скрытно и бесшумно. Шум балтийского ветра в соснах маскирует движение группы, но он же маскирует и противника. И время от времени капитан останавливается, прислушивается к тревожному вою ветра и гудению сосен, приникает ухом к земле — нет ли погони?.. Быстрее, шире шаг! Проходит час, другой — никаких привалов. Командир ведет теперь группу не по прямой — обходит вырубки, мелколесье и поля, старается пройти низинами, в густой тени частых сосняков и ельников, так, чтобы силуэты разведчиков не проецировались на светлеющем фоне неба. Ступают они только по хвойному ковру, обходя вереск и песчаные плешины, чтобы не оставлять следов.
Аня устала. Жарко. По щекам льется пот, разъедая царапины. Сумки с рацией и батареями кажутся многопудовыми. Болят плечи от четырех лямок. Саднят натертые пятки. Еще больше устала маленькая Зина. Она идет, пошатываясь, распахнув демисезонное пальто, и, шумно дыша, сдувает пот с верхней губы.
— Дай-ка мне твой вещмешок! — шепчет ей Аня, заметив, что подруга отстает. — У тебя там одних патронов двести штук!.. Говорила, не бери столько!..
Капитан обернулся:
— Овчаров! Целиков! — приказывает он. — Возьмите у радисток вещмешки и батареи! Шире шаг!
Аня неохотно снимает с плеча сумку с радиопитанием. К чему эти нежности! Сколько раз ходила она с Люсей Сенчилиной из Сещи на связь к партизанам! В сутки, бывало, пятьдесят километров отмахаешь. И последние пять-шесть километров обратно в Сещу она еще тащила Люську на закорках!..
К утру меркнет янтарный Сатурн. В лесу светлеет с каждой минутой. Но вот внезапно небо хмурится — ветер, свирепея, пригнал с моря большую низкую тучу. Будто напоровшись на верхушки сосен, она окатывает краснолесье щедрым душем. Разведчики довольны — дождь смоет следы, помешает немецким ищейкам найти их!
В каком-то болотце Аня чуть не теряет туфли. Сев, она снимает их, натягивает сапожки. И угораздило же ее надеть эти танкетки — только пятки до крови сбила. Прохладный дождь смывает пот с разгоряченного Аниного лица.
Слева по ходу занимается заря. Все четче силуэты елей на фоне розовеющего неба. Лоснится вороненая сталь автоматов ППШ. Шире шаг!..
Лес теперь хорошо виден вокруг. Как не похож он, этот саженный по ниточке лесок, на могучую и девственную Клетнянскую дубраву, куда год назад ходила Аня с донесениями к партизанам! Этот немецкий культурный лес весь разбит на мелкие кварталы. Северная красная сосна, европейская ель, лесосеки разного возраста и густоты — лесинники, бревенники, жердинники. Ане, дочери лесного края, хорошо знакомы эти названия. Строевые сосны стоят, как солдаты на плацу, безукоризненными рядами. Лесины покрупнее нумерованы. Молодые сухорослые сосняки и ельники регулярно прореживаются. Лесные насаждения чистые и смешанные, простые и многоярусные. Хворост, видать, регулярно собирают и вывозят или сжигают — вон в стороне виднеется черное кострище. Просеки узкие и широкие, прямые как стрела, с межевыми столбами. Во всем чувствуется немецкая аккуратность. Взять мосточки, например. У нас в лесу — где перекладина, где кладки, где мостки в две жерди, а где и так прыгай. А тут всюду, где надо, — добротные деревянные, а то и каменные и бетонные мосты и мостики. Кругом — тропинки, грунтовые дороги, простые и улучшенные, бетонированные шоссе. Следуя примеру капитана, разведчики пересекают эти дороги и шоссе то задом наперед — так, что следы ложатся в обратном направлении, то ступая боком.
— Эх, нам бы немецкие сапоги надеть! — вздыхает Ваня Мельников.
— Больно ты крепок задним умом, — сердится Коля Шпаков. — Мы с командиром просили — не успели получить.
— Разве это лес? — ворчит на ходу Ваня Мельников. — Не лес, а парк культуры и отдыха!..
Укрываясь за штабелями бревен и фанеры, разведчики проскользнули мимо лесопильни, потом мимо двух лесничевок. Видно, много их тут. И что неприятно — к каждому лесному кордону, к каждому дому лесника или лесного объездчика шеренгой подходят, поблескивая белыми изоляторами, как пуговицами на мундире, столбы телефонной связи. Л каждый немец — житель леса — непременно осведомитель гестапо. Долго ли вызвать из подлесных гарнизонов моторизованных солдат или жандармов!
Снова — лесопильный завод. К штабелям бревен и досок проложена узкоколейка. Группа
