США, Институтом изучения конфликтов ВВС США в Мичигане. С 1971 года профессор второго отдела Академии обороны, факультет стратегического и оперативного прогнозирования. После выхода на пенсию в 2012 году продолжает работать в качестве консультанта».
Ниже кто-то приписал печатными буквами два предложения телеграфным стилем:
«Последние два отчета работы Комиссии будущего Фолькетингу?
Список членов комиссии?»
И больше ничего.
Я открываю компьютер и ищу Магрете Сплид в интернете. Вижу только длинный список ее статей. И небольшие газетные заметки по случаю ее пятидесятилетия, шестидесятилетия и семидесятилетия. Ей семьдесят четыре. Но выглядит она по крайней мере лет на пятнадцать моложе.
Тит и Харальд стоят по обе стороны от меня. Лабан не встает из-за стола. Для него компьютер — это помойка. Он не любит прикасаться к нему, не любит смотреть на него. И самое главное, его утонченный слух не терпит его звука.
Про Комиссию будущего я ничего не нахожу.
Я приношу наш стационарный телефон. Возможно, это один из последних в Дании. На сайте Академии обороны указан номер телефона. Я набираю номер и включаю телефон на громкую связь.
— Академия обороны.
Трубку снимает не какая-нибудь хрупкая секретарша. Это старший сержант Корпуса Лотте[3].
— Я хотела бы поговорить с Магрете Сплид.
— Боюсь, это невозможно. Могу ли я принять для нее сообщение?
— Меня зовут Сюзан Свендсен. Я преподаватель кафедры экспериментальной физики. Мне нужен ее прямой номер.
— К сожалению, я не могу вам его сообщить.
— Вы вообще можете что-нибудь сообщить?
— Я могу дать вам адрес электронной почты Академии.
— Буду по гроб жизни вам обязана!
Одно из главных преимуществ стационарных телефонов — и именно поэтому я сохранила наш, заключается в том, что можно швырнуть трубку. Это я и делаю.
Лабан встряхивает конверт. И прислушивается к нему. Он всегда прислушивался к окружающей действительности. В конверте что-то шуршит. Он вытряхивает небольшую фотографию на стол.
Это цветная любительская фотография, ей должно быть не менее пятидесяти лет, когда такие снимки были еще в новинку. Похоже, фотография была еще и раскрашена, но краски с годами поблекли.
Но то, что изображено, не потускнело. Две молодые женщины сидят на террасе «Café A Porta» на Конгенс Нюторв, светит солнце, перед ними бутылка розового шампанского, и они так очаровательны, что, даже если камера не захватила вереницу поклонников, мы понимаем, что она ждет прямо за кадром и тянется далеко вниз по Лилле Конгенсгаде.
Одна из женщин — Магрете Сплид. В свои двадцать с небольшим лет. Менее серьезная, менее напористая. Но такая же красивая.
Другую женщину я сначала не узнаю. Но что-то в ее лице меня настораживает.
Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с остальными. В них я читаю удивление. Они удивлены, узнав эту женщину. И не понимают, что я ее не узнаю.
— Это бабушка, — говорит Харальд. — На всех парусах. С включенной форсажной камерой.
Я собираю тарелки.
— Девушка, — Лабан откашливается, — Лакшмира, та девушка, с которой я путешествовал, на самом деле была моей ученицей. Из консерватории.
Тит одаряет его улыбкой. Из тех, что проникает сквозь ткани и кости и прилипает к стене позади того, кому улыбаются.
— Ты хочешь сказать, папа, что ваше общение касалось на самом деле только музыки?
Лабан не отвечает. Он прижат спиной к стене. Непривычное положение. Для человека, который привык чувствовать, что весь мир лежит у его ног.
— Мама. Почему Хайн выдал так мало информации?
Это спрашивает Харальд. Он любит точность. Неполная информация его оскорбляет.
Я вижу перед собой Хайна. В тюрьме. В почетной резиденции. Любопытство, которое он внезапно не смог сдержать.
— Он проверяет нас, — говорю я. — Проверяет меня. Он не верит в эффект.
5
Когда мой взгляд впервые остановился на лице Лабана, оно было частично скрыто двенадцатью килограммами молодого картофеля, который Андреа Финк поручила ему почистить.
Мне было девятнадцать, я была знакома с Андреа полтора года, и в то время ее дом был еще открыт для всех.
Но ужины, которые она устраивала в почетной резиденции, были не из тех, когда вы, сдав шубу слуге, садитесь за изысканно накрытый стол, кладете на колени накрахмаленную дамастовую салфетку и начинаете жадно поглощать пищу.
Андреа Финк приглашала гостей прийти к 16:30, вручала им при входе фартук и провожала в подсобное помещение, где на полу стояла тачка, забитая только что выкопанным из грядки луком-пореем, а на столе лежала четверть теленка, плавающая в собственной крови. Рядом с двенадцатью килограммами молодого картофеля, который тогда и чистил Лабан Свендсен.
В языке нет слов, чтобы выразить то, что произошло внутри меня, когда я увидела его.
В некотором смысле я бы сказала, что узнала его. При том, что никогда прежде его не видела.
Иногда узнавание никак не связано с тем, встречались вы раньше с человеком или нет. Иногда, как это было и в тот раз, возникает зловещее чувство, что вы становитесь жертвой уже существующей между вами непонятной близости, происхождение которой не поддается объяснению.
Я повернулась, собираясь сбежать, но Андреа Финк мгновенно оказалась рядом. Она вручила мне картофелечистку и поставила меня за стол напротив Лабана. Я оказалась в ловушке.
Картофелины были маленькие и толстокожие. Больные паршой, с черными глазками, которые испуганно смотрели на меня, предчувствуя, что сейчас их вырежут. В холодной воде наши руки покраснели и окоченели. Мы чистили картошку друг против друга, не произнося ни слова.
Затем подошла молодая девушка в форменной одежде — ей было, наверное, лет шестнадцать, это была одна из официанток. Не надо заблуждаться в отношении Андреа Финк: то, что гостям приходилось самим готовить еду, никак не было связано с экономией средств, вокруг всегда было полно слуг. Как в лабораториях, так и в почетной резиденции.
Лабан обернулся к девушке.
— Моя мать покончила с собой, когда мне было восемь лет, — сказала она. — Теперь я уже не часто об этом вспоминаю. Но мне показалось, что я должна рассказать вам об этом. Я чувствую к вам доверие.
Лабан уставился на нее. Боковым зрением мы видели, что к нам подходят еще и другие люди. Мне было более или менее понятно, что нас ждет, но я все-таки не ожидала такого оборота событий.
Пожилая женщина остановилась перед Лабаном.
— Извините, — сказала она. — Я хочу вам кое-что рассказать. Мне только что поставили диагноз «грыжа межпозвоночного диска». На пятом позвонке. Я так боюсь оказаться в инвалидном кресле!
Я прикинула, что Лабан старше меня на несколько лет. Было заметно, что он уже
