ФАШИСТА». Катюша...
Вот и взрыв.
Мертвые говорят...
1
Срочное донесение о чрезвычайном происшествии на «пятачке» поступило в прокуратуру в полдень.
В донесении сообщалось, что прошедшей ночью рядовой Бряхин заметил со своего поста человека, который полз к противнику. Узнал в нем рядового Ляпикова и, после отказа того остановиться, открыл по Ляпикову огонь и убил его. Далее значилось: «За высокую бдительность и решительные действия, предотвратившие измену Родине, возбуждено ходатайство об освобождении Бряхина от наказания[1] и о снятии с него судимости. Бряхин представляется к награде».
Живая связь с «пятачком» поддерживалась, как правило, ночью. Днем она была сопряжена с немалым и, в сущности, бесполезным риском. Поэтому в дневные часы к ней прибегали только в безотлагательных случаях, каждый раз с личного разрешения Куртюмова, командира полка.
Прокурор счел происшествие на «пятачке» именно таким случаем и предложил Хохлову сразу же отправиться туда. С Томашевичем, судебно-медицинским экспертом, следователь условился, что тот прибудет на «пятачок» с наступлением темноты.
С неделю как наступило похолодание. Над землей угрюмо нависали тяжелые тучи. Ветер гнал их на восток, и им не было конца. Вода в мелких лужах промерзла до дна, в воронках и щелях, в заброшенных окопах притаилась под узорными корками льда. Он лопался под каблуками со звуком, напоминающим разрыв мины в воздухе.
Два часа спустя Хохлов в сопровождении выделенного в полку солдата благополучно прибыл на «пятачок».
2
С «пятачка» были хорошо видны замысловатые зигзаги немецких траншей. Казалось, что чудовищный спрут, укрыв в земле мерзкое туловище, опутал высоту своими щупальцами.
Хохлов прильнул к окулярам стереотрубы. Ничейная земля. Опустошенная, с вмерзшими в нее грязно-бурыми следами огня и смерти, в окаменелых морщинах и ямах.
Ляпиков лежал ничком, головой к «пятачку», в тридцати-сорока метрах от траншеи. Шинель его была распахнута, шапка валялась в нескольких шагах впереди, у края свежей воронки, по-паучьи растопыренные пальцы рук вцепились в землю, левое колено согнуто, будто для броска, правая нога, вытянутая в струну, упиралась в дерево. Крону дерева срезало снарядом, а на оставшемся бессмысленном огрызке ствола висела немецкая каска. Ветер раскачивал ее, и она кивала, как заведенный болванчик.
«Странно, — подумал Хохлов, — похоже, смерть настигла Ляпикова в момент стремительного рывка...»
По тому месту, где лежал труп Ляпикова, немцы вели из пулемета прицельный огонь.
— Теперь будут держать под огнем, — насмешливо косясь на Хохлова, сказал понятой, быстроглазый офицер в зеленом ватнике.
Над траншеей коротко взвизгивало, с бруствера шурша сыпались комья мерзлой земли.
— Засекли, — буднично заметил майор Каменский, маленький, кривоногий, с насмешливыми глазами. Участие в осмотре места происшествия для него не было обязательным. Но он все же пришел — видимо, чтобы подчеркнуть перед представителем дивизии высокий уровень бдительности на «пятачке».
Каменский не сомневался в ясности происшествия и был уверен, что следователь долго здесь не задержится, ибо «приезжие», как он не совсем почтительно именовал офицеров из дивизии или из армии, предпочитали не затягивать свое пребывание на «пятачке».
Приподняв маленькую, как у ребенка, голову, Каменский смотрел снизу вверх на рослого следователя.
— Отойдемте в укрытие, — сказал он и подмигнул понятым.
Позади Ляпикова, в двадцати-тридцати метрах от него и дальше, почти на всю глубину ничейной земли, валялись трупы гитлеровцев. Одни лежали навзничь — в стереотрубу Хохлов разглядел на подошвах и каблуках сапог большие квадратные ржавые шляпки гвоздей, другие — ничком, головой к «пятачку». В их позах Хохлову вновь бросились в глаза признаки отчаянного, прерванного смертью рывка вперед.
Прямо против объективов маячил подожженный танк. Уткнувшись в каток подбородком, сидел мертвый танкист. Хохлову почему-то вспомнилось, как корчится в огне береста.
Следователь поспешно оторвался от окуляров. Кивнув в сторону трупов, он спросил:
— Что, немцы не пытаются убрать их?
Каменский улыбнулся:
— Почему? Пытаются. Только от этого их становится больше.
Втянув носом воздух, он поморщился, бросил на Хохлова насмешливый взгляд:
— Труп врага всегда хорошо пахнет, молодой человек!
Хохлов покраснел, отвел глаза в сторону и спросил виноватым голосом, будто спохватившись и вспомнив о своих обязанностях:
— Труп никто не трогал?
Второй понятой, узколицый лейтенант в очках, растерянно заморгал. Быстроглазый офицер в ватнике усмехнулся, кольнув следователя недоумевающим взглядом: «Неужели не понятно, что трогать труп можно только с риском для жизни?! Кому охота рисковать из-за этого...» Ухмыляясь, будто предвидя нечто забавное, он вопросительно посмотрел на Каменского.
Каменский знал, что до прибытия следователя необходимо сохранить обстановку происшествия, и еще ночью приказал держать труп под наблюдением. Об изменениях ему не докладывали. Стало быть, труп лежит так, как лежал. Вопрос Хохлова и ему показался наивным, но не удивил. «Что мы, не понимаем? — говорил взгляд Каменского. — В таких делах формальность — все. И вопрос этот... так, для проформы. А тут еще пейзажик не из приятных...»
Командиру стало жаль этого парня с застенчивой улыбкой, годившегося ему в сыновья. Строго взглянув на своих офицеров, он мягко сказал:
— К нему никто не прикасался. Да и кому, кроме как вам...
Пространство вокруг траншеи заполнилось тягучим визжанием. Внезапная тяжесть во всем теле гнула Хохлова к земле. Каменский и понятые стояли как ни в чем не бывало. Хохлов почувствовал на себе их насмешливые взгляды и поднял голову, раздвинул плечи. Командир продолжал говорить, но Хохлов почти не слушал его.
— Почему же труп лежит головой к «пятачку»? — глухо спросил он.
Каменский поднял глаза на Хохлова: «Ах, вот оно что?» Хлопнув перед окулярами стереотрубы выгоревшими ресницами, он посмотрел на своих офицеров так, словно они были повинны в том, что Ляпиков лежал иначе, чем он должен был, по мнению следователя, лежать.
Лейтенант в очках отозвался робко, будто оправдываясь:
— Он так и лежал, когда мы прибежали сюда по сигналу Бряхина. Мои люди наблюдали. К нему никто не подползал.
Растирая красные от холода уши, лейтенант смотрел то на командира, то на следователя, взгляд его как бы говорил: «Возможно, мы и виноваты, только мне не совсем ясно в чем...» Он знал, что высокое начальство, рассматривая случаи измены как прямой результат запущенности политической работы или ротозейства, сурово и порой огулом взыскивает за них, не взирая на чины и заслуги. И хотя Ляпиков не был его солдатом и измена была предотвращена, лейтенанта не покидало чувство неловкости, какое бывает у
