помню, как на финиш прибегаешь,
А там блюёшь…
Не зря я это вспомнил.
Чтоб ты перевернулся, финиш!
Мне сам процесс приятен много больше:
Ведь впереди всё время что-то есть – и всё в порядке…?
В то время я уже давно работал в ТЮЗе –
Так стал я назвать один театр,
В котором дети, взрослые на равных -
Актёры… Помню был смешной оркестр
И мы всегда шутились с дирижером…
Теперь он в Мексике:
Там дочка и жена –
Мариночка – прекрасное создание…
Однако, я в оркестре не играл:
Меня тогда всё увлекала сцена…
Но суть не в этом. Вот такой театр,
Где видят грязь и блядство взрослых дети.
Не понимают, не вникают,
Но ведь – губки…способны впитывать,
А что, зачем – не важно…
Когда в кулисе «трогают» актриску,
Когда на сцене пляшет дядя-пидор,
Когда «разит» герой, когда всё курит,
И разговоры пошлые до тошноты….
Цинизм искусства… Дети понимали
И вырастали – становилось страшно…
Работал я тогда весёлым парнем.
ЗАВПОСТ – так называлась эта должность…
ЗАВПОСТ приходит на пустую сцену
И делает с ней всё, чтоб был спектакль.
Потом все видят города, квартиры –
Всё то, что нужно вам и режиссёру.
После спектакля всё опять исчезнет:
ЗАВПОСТ очистит пройденную сцену –
Он – чистильщик…
Мне нравилась работа
До поры…
Я поначалу воевал с неправильностью жизни театральной.
Учил всех жить и защищал от всех детей…
Потом испортился. Но это всё потом…
Хотелось бы, однако, суть отметить
Этого «потом»:
Я ж всё боролся – тут на ум мне поговорка
Приходит
Одна, но не «за что боролся»,
А «с чем» – «на то и напоролся»…
С развратом борешься – отведай-ка разврата,
Курить бросаешь – на-ка – напрягись!
В таком ключе всё с правильностью жизни.
(Я ненавижу это слово – «правильность»!)
Невольно вспоминаешь про Мурада,
Который говорил мне «не воюй»,
Но до сих пор считаю я, что надо
Сильнее быть, быть сильным! –
М-да… Мальчишка…
Довольно отступлений! Ближе к Телу!
К четвёртой дате подхожу я жизни…
Она, а с ней мой третий День Рожденья
Случились в ночь на праздник Первомайский –
День панибратской солидарности в труде –
Теперь он, кажется, о чём-то про весну -
По мне же он – мой третий День Рожденья.
…Ночная монтировка – я на сцене,
Нажравшийся, натрахавшийся в душу:
Театр…
Птица шить изволит! Все сюда!
Ну что мир?! Съел?!
Мне можно всё и некого бояться!
И мне НЕ СТРАШНО! Слышишь?!
Съел меня?!
–…Ну…Если просишь – на, – ответил мир,
И мне пробило голову дорогой –
Конструкция такая, на которой
Подвешен занавес на высоте семь метров –
Железная конкретная труба.
Я потерял сознание, увидел,
Как надо мною хлопают драконы,
Меня с тех пор они поныне
Не оставляют…
Кровищи лужа, доктор скорой,
Нашатырь…
Я встал и двинулся в машину на носилки…
«Ты допросился», – хлопали драконы.
«Бог снова спас… Зачем-то снова спас», -
Так думал я, потом сказал: «Подохни, Птица!»
И набирал уже в растерянности номер
Её… Она меня ещё спасала
И вытирала кровь с дурацкой головы
В бомжатнике приёмного покоя,
Слезами за меня и вместо
Меня… Послушно в лужу крови…
Подохла Птица и эмоции ушли.
Осталась пустота…
В ней не бывает радости: лишь боль…
Моя. Другая вся исчезла.
Побитый молчаливый человечек
Смотрел куда-то в пол,
Пытаясь всё забыть, и за руку держался
Её… Она спасала и держала…
А мир хотел добить и добивал,
На правильность дурацкую сажая…
Я девушку почти не замечал,
Пройдя на вдохе пару операций.
Она со мной сидела и ходила…
Я из наркозов матом выходил
И думал лишь, что музыка ушла,
Что голову забрили,
(Ведь я всегда боялся без перьев птиц…
За волосы… когда забрился в клубах, понял:
Ведь не зря. В них сила, сила Птицы в перьях.
Самсон, короче. Птица сдохла! Сдохла!)
Что пить нельзя, что первая жена и дочь страдают,
Что сгинет мой союз…
Дурак…
Про Бога и Её совсем не думал.
К нему не шёл, она же всё спасала…
Пока однажды я её не попросил,
Задумав «правильно» к жене вернуться первой…
Я попросил: «Оставь меня в покое!».
Ну как?
Напоминает другую просьбу?
И вот… ОНА ушла…
А я совсем один остался:
Ни её, ни Бога…
(Родителей я не тревожил в принципе.)
Лишь правильность, которой подтереться…
(Потом подтёрся.
Я теперь не знаю, что это за слово
«Правильность»…)
Как обманулся, глупый…
Мир обманул…
Он снова побеждал…
А может быть не мир? (Его хозяин?
*улыбается.)
Конечно, я обратно побежал.
Любовь терять нельзя…
«Люблю… Люблю…»
Но было поздно. Видимо кого-нибудь нашла…
Я потерял…
…И тут пришел припадок.
С пробитой головой не повоюешь.
Я к доктору – угроза эпилепсии…
Издец. А все ключи то у неё…
Второй припадок.
Страшно, страшно, страшно, страшно…
Что рассказать вам про припадок, если
Вы не испытывали это никогда?
Тут лучше всё расскажет Достоевский…
Я думаю сейчас: мой бедный мальчик,
За что ты умудрился удержаться?
Мне трудно написать про это время
Всё это, как допрос у психиатра,
Но я попробую…
Я снова оказался
В том месте, где никто помочь не сможет.
«Ты в нём ОДИН, ты в нём совсем один…»
Любое чувство и эмоция
Тут вызывает лишь истерику с припадком.
Нельзя послушать музыку,
Читать (эмоция и чувства)…
И думать, разговаривать о жизни
С душой – НЕЛЬЗЯ.
Иначе – приступ на балконе, на улице
Везде
В соплях и слёзках…
Здесь всё время страшно…
Всё время…
«Всё забери. Вот музыка, стихи мои,
Всё то, что делал и писал и напишу.
Верни мне только девушку обратно.
Любовь верни. Ведь у неё ключи…» -
Я с этим к Богу начал обращаться. Просить…
Вот тут бы размышлять про «баш на баш».
С кем заключил тогда я договор?
Бог повернул мне девушку обратно,
Но только без ключей…
А то, что я писал – тю-тю-ля-ля…
Бог?
Чтоб ты перевернулось слово «просьба»!
«Сами найдут! Сами предложат» – всё в порядке!
Просить не надо из припадка: надо верить.
Она как будто бы была со мной…
Но в расстояньях… Понял я, что смысла нет
И ей со мной напряжно и хреново.
Что не поможет мне она ничем,
Что ей с собою надо было разбираться,
Сращиваться…
И всем
Кого я до тех пор наприручал вокруг
Лишь больно от меня…
И мне…
«Нам нужен Help! А ты молчишь – пропал!» -
Стучались в двери детки
