три чемодана готового платья «на первое время», а потом еще взялась снимать с Полины мерки, ужасаясь тому факту, что девушка совсем не носила корсетов, и потому посадить на ее фигуру «хоть что-то» будет неимоверно сложно.
Полина сносила все безропотно, повторяя себе, что это все ради благого дела. В какой-то момент она поймала себя на том, что сравнивает себя со всеми известными ей великомученицами, и сама же пристыдила себе за неуместное сравнение.
После обеда были занятия со Штольцем, который хоть и оценил познания Полины в латыни, однако отметил, что языком науки является немецкий, а языком света – французский, вот почему именно на этих языках Полине следовало бы сосредоточить свое внимание. Штольц был требователен и, казалось, не нуждался в отдыхе. В первый же день он просидел с Полиной в классной комнате шесть часов без перерыва, пока сам генерал не вошел и не пригласил их отужинать.
За ужином Полина молчала, что было крайне невежливо, по замечанию Александры Михайловны. И это замечание стало для Полины последней каплей. Поднявшись из-за стола, она попросила ее извинить и ушла в свою комнату.
***
Прошло много лет с тех пор, как Полина плакала в последний раз. Живя в монастыре, она навсегда уяснила разницу между страданиями и глупыми обидами. Ухаживая за чахоточными или больными оспой, которым оставалось жить несколько дней, она порой забывала поесть и поспать. Но во всем этом был смысл! Она знала, что делает что-то важное и нужное, а тут… Да какая вообще разница какая у нее осанка и тем более соотношение между плечами и талией, если у нее достаточно твердая рука, чтобы шить даже самые сложные раны? Кому вообще нужны эти танцы, если прямо сейчас в обители сестры заняты тем, чтобы помочь малышам-сиротам умыться перед сном? Злые слезы обиды встали в глазах девушки, и через них она смотрела на портрет предыдущей хозяйки комнаты. В эту самую минуту женщина с портрета олицетворяла собой всю бессмысленность светской жизни. Все то, что Полина считала пустым, фальшивым и развратным и от чего сбежала пять лет назад в монастырь.
Через час, когда гнев Полины поутих, в комнату постучали. Эта была Александра Михайловна. Она была в халате и явно собиралась ко сну.
– Дорогая моя, прошу вас простить мою строгость. Мне стоило быть деликатнее, но вы весь день держались так стойко. Боюсь, в этом беда сильных духом девушек, к которым вы, несомненно, относитесь. Окружающие порой забывают, что перед ними живое и чувствующее существо. Что меня, конечно, не оправдывает.
Видеть, как эта блестящая во всех отношениях дама просит прощение, было удивительно. Полина растерялась и, чуть замешкавшись, предложила гостье присесть отчасти потому, что слышать очередное обвинение в отсутствии манер у нее не было сил, но женщина лишь заботливо приобняла ее за плечи и шепнула:
– В другой раз, моя дорогая. Когда мы узнаем друг друга чуть лучше, и вы научитесь мне доверять. Пожалуйста, дайте нам шанс. Не судите книгу по обложке.
Затем Александра Михайловна перевела взгляд на портрет генеральши.
– Отвратительный портрет, я всегда считала его легкомысленным. Завтра обязательно покажу вам другие ее портреты.
С этими словами Александра Михайловна удалилась. А Полина сама удивилась, насколько легче ей стало после этих слов.
Глава 5
Первая неделя в доме генерала подходила к концу. Несмотря на внутреннее отторжение, как казалось Полине, к абсолютно бесполезным светским занятиям, в программе Николая Павловича она смогла отыскать для себя много интересного. Особенно ей понравились уроки со Штольцем, а после того, как она уговорила его преподавать ей грамматику, используя немецкий медицинский атлас, ее вообще стало сложно прогнать из класса, и порой занятия продолжались и после ужина.
На удивление приятной была и компания Александры Михайловны. Она оказалась женщиной необычайно образованной, к тому же объехавшей с покойным мужем – дипломатом добрую половину Европы, где посещала не только званые обеды, но и всевозможные выставки и музеи. Как и обещала, Александра Михайловна показала Полине другие портреты матери Николая. По словам вдовы, ее подруга была, как говорят в Лондоне, женщиной self-made. Родившаяся в семье разночинца и с юности стесненная в средствах, она не побоялась осуждения и пошла в актрисы не столько из любви к искусству, сколько из-за денег. Осиротев в шестнадцать, она содержала и себя, и малолетнюю сестру и при этом сохранила безупречную репутацию, которая, несмотря на всю скандальность ее профессии, позволила ей составить блестящую партию с офицером Лейб-гвардии, столбовым дворянином Юсуповым. Узнав эти подробности, Полина другими глазами посмотрела на изображения генеральши, и женщина на портретах перестала быть просто красивой.
Единственное, с чем никак не могла смириться Полина, были уроки танцев. Устав бороться с ее испорченной близорукостью осанкой, Александра Михайловна вместе с учителем придумали жуткую экзекуцию – привязав оба локтя Полины к черенку метлы, на голову ей водрузили русско-французский словарь и заставили в таком обмундировании кружиться по залу. Закусив губу до крови, Полина выдержала это издевательство почти целый час, но когда словарь в сотый раз шлепнулся о мраморный пол музыкальной гостиной, нервы девушки не выдержали.
– Хватит! Я требую прекратить этот балаган. Александра Михайловна, вы же разумная женщина. К чему все это?!
Александра Михайловна попросила горничную освободить Полину от метлы, а педагогов выйти из комнаты и быть свободными на сегодня, и только потом ответила Полине:
– Прежде всего, прошу вас, Полина Ивановна, не разговаривать со мной в таком тоне, в присутствии посторонних – в особенности. Во-вторых, любую конфликтную ситуацию необходимо решать до того, как вы потеряете самообладание. А в-третьих, потрудитесь объяснить, почему все мои старания придать вам утонченности встречают с вашей стороны такой яростный отпор? Мне, знаете ли, обидно, что занятия немецким с господином Штольцем вызывают у вас намного больше энтузиазма.
– Да потому что есть огромная разница между учебой чему-то полезному и этими вашими танцами! Со Штольцем мы говорим о химии и медицине, а танцы, какой в них толк? Перестал ли у кого-нибудь болеть зуб из-за того, что он увидел великолепное исполнение мазурки, или может у кого-то не случилось удара из-за того, что он час-другой был на балете?
Полина редко позволяла себе подобные эмоции, но как же ее довела эта метла!
– Вы, моя дорогая, рассуждаете как последний плебей. По-вашему, если картину нельзя съесть, то и толка в ней нет? А если бы в вашем любимом Исаакиевском соборе не было бы ни одной росписи?
Полина поняла, что
