каждого из нас свой обрыв. У тебя твой обрыв — это когда тебя, арестованного, вели по этому нескончаемому коридору коммунальной квартиры. А мой обрыв — это край моей сцены. Я сказал не то слово или слишком погорячился, или слишком громко крикнул то, что меня мучает, — это и будет моим концом”)/1.
Столь же характерны ответы Высоцкого на некоторые записки из зала, где его просили исполнить одну из песен М. Ножкина: «Это не мои песни, которые вы просите: “Про нового начальника”, про какой-то… и так далее. Я про начальство не пишу, от греха подальше»42; «Записка: “Нам нового начальника назначили…” Ну, я вас поздравляю. А если вы имеете в виду, что это название песни, — это не моя. У меня нет такой песни, что “нам нового начальника назначили”. Я про начальников не пишу»43.
А вот как всё обстояло на самом деле.
Помимо того, что в произведениях Высоцкого встречается огромное количество различных образов власти (от егерей и стрелков до «злобного короля» и «злого дирижера»), даже само слово «начальник» появляется неоднократно и всегда в негативном контексте: «И я, начальник, спал спокойненько / И весь ваш МУР видал в гробу!» («Я был душой дурного общества»), «У начальника Березкина — / Ох, и гонор, ох, и понт!» («Все ушли на фронт»), «Бывший начальник (и тайный разбойник) / В лоб лобызал и брезгливо плевал» («Веселая покойницкая»), «Сегодня пусть начальницы вовсю повеселятся, / А завтра мы начальников вовсю повеселим. <.. > Начальство тоже дошлое: “Готовится побег!”» («Там были генеральши, были жёны офицеров…»; черновик /1; 102, 395/), «Кричу: “Начальник, не тужи, / Ведь ты всегда в зените. / Не надо вашей грубой лжи. / Ремень, он вот он — на, держи! Хватайте и вяжите!”» («Ошибка вышла»; черновик /5; 381/), «Пора такого выгнать из России! / Давно пора, — видать, начальству лень!» («Мой черный человек в костюме сером!..»), «Еще бы не бояться мне полетов, / Когда начальник мой Е.Б. Изотов / Всегда в больное колет, как игла…»(«Через десять лет — всё так же») и т. д.
Как видим, свои комментарии на концертах автор чаще всего давал для отвода глаз, и по большому счету они только отвлекают от содержания песен. Поэтому к таким комментариям следует относиться критически, а лучше всего сразу обращаться непосредственно к поэтическим текстам, поскольку они самодостаточны.
Высоцкий и Ленин
«Бытовало и с легкой руки “аналитиков-высоцковедов” продолжает бытовать расхожее мнение, что Высоцкий был скрытым, а порой и явным антисоветчиком, противником существующего режима. Опомнитесь! Послушайте, почитайте Высоцкого. Ничего и никогда даже близко не было. Владимир Высоцкий до последнего дня своей недолгой жизни был и оставался сыном своего народа, своего времени, своей советской страны. Читайте и слушайте Высоцкого, перечитайте его тексты, перечитайте, наконец, его знаменитую анкету. Он был и оставался советским. И гордился этим», — так писал в 1996 году Сергей Зайцев, главный редактор журнала «Вагант», посвященного Владимиру Высоцкому[46].
В данной цитате упоминается анкета, составленная рабочим сцены Театра на Таганке Анатолием Меныциковым (еще до его прихода в театр) и заполненная Высоцким 28 июня 1970 года. На вопрос «Самая замечательная историческая личность» он ответил так: «Ленин. Гарибальди»[47].
Через год с небольшим в том же журнале «Вагант-Москва» был опубликован фрагмент воспоминаний ближайшего друга Высоцкого — Вадима Туманова, отсидевшего в свое время восемь лет в сталинских лагерях: «Помню, как-то пришли мы к нему вечером домой. И заговорили о том, кто такие есть мерзавцы. Он схватил со сто-а два листа и предложил написать имена людей, нам не симпатичных. Что интересно: первая четверка у нас сошлась. Только у него список начинался с Ленина, а у меня с Гитлера»[48].
В более раннем варианте воспоминаний Туманова упоминается другая последовательность фамилий: «Первая четверка была одинаковой — Ленин, Сталин, Гитлер, Мао, только у него Сталин на первом, а у меня на втором месте. '14-м номером у обоих стоял Дин Рид — он тогда много мельтешил по телевизору. Володя вспомнил историю, как Дин Рид представился Василию Аксенову в полной уверенности, что тот упадет от счастья, а Аксенов сделал вид, что не знает, кто он такой. Дин Рид сму-ился, стал говорить: я тот, который сжег американский флаг. Аксенов еще больше недоумевает: зачем же вы это сделали, такой прекрасный флаг. Посмеялись. В общем, совпали на 70 %»[49].
Известен и третий вариант, который дает возможность установить более-менее точную дату заполнения этой анкеты: «Как-то мы пришли к нему, он включил телевизор — выступал обозреватель Юрий Жуков, который всегда это делал примерно так. Из одной кучи писем брал письмо: “А вот гражданка Иванова из колхоза ‘Светлый путь’ пишет…”. Потом из другой: “Ей отвечает рабочий Петров…”. Володя постоял, посмотрел и говорит:
— Слушай, где этих… выкапывают?! Ты посмотри… ведь все фальшивое, и мерзостью несет!
С этого начался разговор о людях, которые нам несимпатичны. Потом он схватил два листа бумаги:
— Давай напишем по сто человек, кто нам неприятен.
Мы разошлись по разным комнатам. Свой список он написал минут за сорок, может быть, за час, когда у меня было еще человек семьдесят. Ходил и торопил меня:
— Скоро ты?.. Скоро ты?..
Процентов 60 или 70 фамилий у нас совпало. Наверно, так получилось оттого, что многое было переговорено до этого дня. В списках наших было множество политических деятелей: Сталин, Гитлер, Каддафи, Кастро, Ким Ир Сен, только что пришедший к власти Хомейни… Попал в этот список и Ленин. Попали и люди в какой-то степени случайные, мелькавшие в эти дни на экране. Что интересно, — и у него, и у меня четвертым был Мао Цзэдун, а четырнадцатым — Дин Рид»[50].
Упомянутый здесь аятолла Хомейни стал главой Ирана в феврале 1979 года. Следовательно, примерно этим же временем датируется и заполнение анкеты.
Итак, две анкеты и два противоположных ответа. Возникает справедливый вопрос: чему (или кому) верить? Прежде, чем попытаться ответить на него, приведем еще ряд документальных свидетельств на данную тему.
В 1975 году, находясь за границей, Высоцкий вел дневник. И вот какую запись он сделал, посмотрев американский фильм «Айседора» о Сергее Есенине и Айседоре Дункан: «Портреты Ленина во всех ракурсах, и всё красно от кумача.[51] Господи, как противна эта клюква. Стыдно» /6; 285/. А через несколько лет он предварит исполнение песни о Бермудском треугольнике саркастическим комментарием: «Я, например, однажды слышал лекцию — Зигель
