Пересекая внутренний двор, я обдумываю слова Юстианы и едва смотрю по сторонам. Хочется верить, что внутри меня действительно сокрыта сила, которая поможет принять правильное решение. Только как ее обнаружить?
Поток невеселых мыслей останавливает ссора, развернувшаяся у входа в замок.
— Передай своему отцу, что мне нет дела до его нравоучений.
Судя по тону, Люцифер снова взбешен, и я прячусь за ближайшим деревом — хватит встреч на сегодня.
— И пусть держится подальше.
Не просто взбешен, но и нарывается на драку.
Я не вижу лица его собеседника — мешают огромные белые крылья — но его поза кажется расслабленной, а голос невозмутимым:
— Если это так важно — скажи ему лично.
— Не испытывай мое терпение, Теонис! Ваше семейство давно этим славится.
— Иначе ты пожалуешься Сатане?
Он же… подначивает Люцифера! Нетипичное поведение для ангела. Я невольно замираю, с любопытством наблюдая за их перепалкой, но насладиться зрелищем мешает Ромуил.
— Уймитесь оба! — спустившись по ступеням, он направляется к спорящим.
Люцифер демонстративно разворачивается и уходит, а Ромуил, вместо того, чтобы его отчитать, напускается на Теониса:
— Мы не раз обсуждали твое поведение, сын, но вместо терпимости ты открыто демонстрируешь неприязнь!
Я еле сдерживаю возмущенный возглас. Вот же невыносимый характер! Ромуил даже к собственному сыну предвзят.
— Запомни, Тео, чтобы стать архангелом, репутация должна быть безупречной…
Не дослушав их разговор, я огибаю учебное крыло и усаживаюсь на скамью в одной из беседок. Неужели и моя мама будет такой же требовательной? И что она сделает, если я не пойду по ее стопам? Пусть я не собираюсь на сторону ада, но и выбирать небеса от безысходности не хочу.
— Ты ведь Эвелин Райли? — тоскливые размышления прерывает появление Теониса. Подойдя ближе, он опирается плечом о мраморную колонну и с интересом наблюдает за мной. — Я слышал о твоей матери.
Воодушевление тут же тонет в досаде.
— Да уж, как самостоятельная личность я никому не интересна, — раздраженно бросаю я.
— Извини, я не хотел тебя обидеть.
Он отстраняется, намереваясь уйти. Действительно сожалея, без тени позерства и не пытаясь изобразить оскорбленного — я чувствую искренность.
— Подожди, — поддавшись порыву, я вскакиваю.
Теонис удивленно оборачивается, и я замечаю, какие ясные у него глаза. Необязательно просить прощения — видно, что он не держит зла — но я все равно хочу объясниться.
— Я не должна была срываться. Просто… тяжело в один миг стать частью неведомого мира.
— Это и твой мир, — возражает Теонис. — Небеса, ад и земля едины.
— Сложно его понять и принять, — вздыхаю я, устало опускаясь на скамью. — На лекциях нам уже рассказывали о многомерности пространства, но это не укладывается у меня в голове.
— Позволишь объяснить? — он присаживается рядом, но не вплотную, а на достаточном расстоянии, намеренно подчеркивая отсутствие низких помыслов.
— Только если не так же уныло, как делает Ромуи… — я испуганно прикрываю рот ладонью, осознав, кому это сказала. — Прости…
— Отец не всегда умеет заинтересовать, — Теонис искренне усмехается, и на его щеках появляются едва приметные ямочки. — Хоть и ратует за просвещение.
— Я готова учиться.
— Тогда начнем с самого начала. Каким мир представляли в древности?
Он складывает ладони на коленях и замолкает, ожидая ответа, а я принимаюсь гадать:
— Ты имеешь в виду теорию о трех слонах и черепахе?
— Нет. Лучше вспомни о шумерах.
— Они считали, что существуют верхний, средний и нижний миры — небеса, земля и ад соответственно.
— Верно, — кивает Теонис. — На такой простой модели нам было легче объяснять устройство сущего менее развитым созданиям.
— Хочешь сказать, что на заре эпох ангелы делились знаниями с людьми?
Так вот почему шумерских царей изображали с крыльями! Древние жители Месопотамии не придумывали легенд, а восславляли тех, кто их обучал, увековечив в камне.
— И ангелы, и демоны, — Теонис пожимает плечами, словно вывод напрашивается сам. — Нам было важно заложить фундамент веры, а понимание более сложной сути пришло позже: миры не лежат один под другим, а сплетаются воедино, проходя сквозь пространство и время.
— То есть… смешиваются? — перебиваю я, пытаясь провести аналогию. — Как вода?
— Да, — Теонис с энтузиазмом хватается за подсказку. — Подобно водам сливающихся рек, когда не разберешь, где какая. Есть время, и есть движение — в них пребывают частицы каждого мира.
— А почему эти миры не раскидывает в стороны?
Что было бы весьма логично, учитывая, что они перемещаются.
— Потому что есть нерушимые точки соприкосновения. Между адом и раем — это приграничье, между адом и землей — земное ядро, между небом и землей — горные вершины.
Значит, миры все-таки закреплены, и поэтому их не уносит прочь. Господи, как же разобраться во всем этом хаосе? Новая реальность слишком запутана и неправдоподобна. Нельзя находиться везде и нигде одновременно!
— А Тьма вечности? — я продолжаю искать противоречия. — Тоже смешивается с мирами?
— Она их окружает, — терпеливо поясняет Теонис.
— Как космос? — мне все сложнее подбирать сравнения. — Но почему мы тогда не проваливаемся сквозь все эти… слои?
— Их сдерживает лимб. Только открыв проход сквозь него, можно попасть из одного мира в другой — так мы оказываемся на земле, и так же души умерших попадают в Чистилище.
Я начинаю понимать, к чему он клонит:
— Так болезненный свет после аварии…
— Это свет лимба, — подтверждает догадку Теонис.
Я стискиваю виски ладонями, надеясь уцепиться хоть за что-то привычное:
— Я думала, так называют место для душ, не попавших ни в рай, ни в ад…
— Люди утратили истинное знание о лимбе, а мы не спешим восполнять пробел, чтобы не повторилась история с Данте. Хватит и одного раза, когда несведущий оказался в преисподней, будучи живым.
У меня холодеют кончики пальцев. Так «Божественная комедия» не выдумка?
