— А, помнишь, как в детском доме девчонки остригли мне волосы, и я заперлась в больничной палате. Не хотела никого видеть… Ты оказался единственным, кто пришел меня навестить. Мне было ужасно трудно говорить с тобой, но… я не прогнала тебя… Знаю, это не сравнимо с тем, что чувствуешь сейчас ты, но… Дим, ты тоже не должен прогонять меня сейчас. Ты… ты должен мне этот разговор. Пожалуйста.
Катя прижалась виском к прохладной поверхности дверного косяка, чувствуя, что у нее снова начинает кружиться голова. Она уже не надеялась, что ее попытки достучаться до Лескова, принесут результат. Возможно, в кабинете действительно никого нет? Или, быть может, Дима задремал, а она разговаривает сама с собой? При этой мысли девушка почувствовала себя глупо.
Однако, когда Катя уже собиралась было уйти, из комнаты донесся звук приближающихся шагов. А затем щелкнул замок, и дверь тихонько приоткрылась. Тусклый свет и сильный запах коньяка проскользнули в коридор, а затем Катя увидела Лескова. В первый миг она растеряла все слова — настолько поразил ее этот незнакомый человек, который смотрел на нее пустыми равнодушными глазами. В кабинете действительно не было Дмитрия — был кто—то другой, надевший на себя его оболочку.
Этот незнакомец носил на лице щетину, его волосы несвежими паклями падали на лицо, на одежде темнели запекшиеся пятна крови.
От него разило алкоголем, что совершенно не вязалось с тем Дмитрием, которого Катя помнила с прежних дней. Но страшнее всего выглядели его глаза, очерченные уродливыми темными кругами. Они светились в полумраке, подобно глазам хищного зверя, хотя раньше для этого требовалась абсолютная тьма.
Встретившись с ним взглядом, Катя почувствовала, как по ее коже побежали мурашки. Усталость немедленно отошла на второй план, уступив место страху.
Чуть поколебавшись, Лесков медленно отступил на пару шагов назад, пропуская девушку в свою комнату. В этом немом действии было нечто жуткое, словно тигр пропускал в свою клетку добычу. И в ту секунду Кате снова вспомнились слова Оксаны, будто энергетика Дмитрия изменилась. Она не знала, насколько опасен этот другой Дима, но, глядя на него, девушка почувствовала, как ее сердце сжимается. Теперь вместо страха ее внезапно затопила жалость к этому глубоко несчастному парню.
— Спасибо, что открыл, — еле слышно произнесла девушка, не сводя с Дмитрия взгляда. Он не ответил, лишь отступил еще на несколько шагов, словно почувствовав ее скрытый страх.
— Тебе нужно что—то поесть, — продолжила Белова, теперь уже окидывая взглядом когда—то идеально прибранную комнату. Первым делом Кате бросились в глаза валявшиеся на полу пустые бутылки и осколки разбитой кофейной чашки. Видимо, Лесков случайно смахнул ее со стола, когда, будучи нетрезвым, пытался подняться с кресла.
«Что же ты с собой делаешь?» — в отчаянии подумала Катя. В это мгновение ее поразило, что она, пусть и ненадолго, но все же испытала страх по отношению к человеку, которого так сильно любила. Неужели Дима, находясь в таком состоянии, мог кому—то навредить? Конечно же, нет. Разве только себе. Не нужно было обладать способностями Вайнштейна, чтобы почувствовать, насколько же ему сейчас плохо. И Катя мысленно злилась на себя за то, что не может найти подходящие слова утешения.
Сейчас он стоял у стены, напоминая затравленного зверя, который угодил в капкан, и которому так хотелось помочь освободиться. Тогда Катя поставила поднос на край стола и осторожно приблизилась к нему. Но теперь парень даже не взглянул на нее. Его взгляд уткнулся куда—то в пол, словно и не было никакого посетителя.
— Дим, — мягко произнесла она, желая вывести его из этого состояния. — Всё, что произошло — это страшно и… чудовищно несправедливо. Мне…
В этот момент голос Кати снова предательски дрогнул, но она заставила себя договорить.
— Мне очень жаль, что Эрики больше нет. Хоть мы и не были подругами, но… Я знаю, как ты относился к ней, и каково тебе сейчас… Но, Дим, от того, что ты здесь один — легче не станет. Нельзя вот так просто запереться от всего мира. Я уверена, что Эрика не хотела бы видеть тебя таким. Как и все мы, она любила тебя именно за твою силу. За твое умение бороться и не отступать.
Дмитрий не ответил. Казалось, он обратился в мраморное изваяние, и каждое слово, произносимое Катей, звучало где—то вдалеке и не находило отклика в его сердце. Белова будто разговаривала с пустым местом, и тогда, подавшись эмоциям, девушка неожиданно повысила голос.
— Дима, посмотри на меня! — требовательно произнесла она. — Ну же!
Парень не отреагировал, и тогда Катя приблизилась к нему практически вплотную и, коснувшись его лица, заставила посмотреть ей в глаза.
— Ты не один, понимаешь? — прошептала она, накрыв ладонями его скулы. — С тобой — твои друзья: Иван, Рома, Альберт… Мы все любим тебя! Господи, Дим… Ты довел нас досюда, а мы будем вести тебя дальше. Только не нужно сдаваться! Мы не сможем без тебя… Я не смогу…
В этот момент Катя почувствовала, что больше не может сдерживаться. Эмоции окончательно захлестнули ее, и слезы отчаяния потекли по ее щекам. В этих слезах было все: страх, боль, усталость, беспомощность и, конечно же, жалость по отношению к человеку, которого она безумно любила. Дрожа всем телом, девушка закрыла лицо руками, пытаясь успокоиться. Она не могла видеть лицо Дмитрия, взгляд которого внезапно сделался осмысленным. Он смотрел на Катю так, словно впервые увидел ее, а затем девушка почувствовала, как Дима неуверенно обнял ее. Это не были объятия двух влюбленных — скорее близких друзей, которые попали в беду и никак не могли найти выход. Катя прижалась к нему, как маленькая девочка, стискивая в пальцах ткань его рубашки, в то время как Лесков едва ощутимо касался ее спины. Ни у одного из них больше не было слов. Но было что—то большее, что нельзя озвучить.
Глава III
После разговора с Катей легче не стало. Это только в фильмах главный герой поднимается с колен под пафосную музыку — на деле же подобные разговоры сродни наклеенному пластырю на глубокую рану. И вроде бы что—то сделано, но боль никуда не уходит.
Когда Белова покинула комнату, Лесков еще несколько минут задумчиво смотрел на дверь, после чего опустился в кресло. Слова девушки о том, что он нужен своим друзьям, немного отрезвили его. Но затем подкинули вопрос, от которого Дмитрию снова сделалось не по себе: а что он, собственно, может им предложить? Защиту? Поддержку? Надежду на счастливое будущее? Черта—с—два!
Война была проиграна. Да, пускай Петербург и выдержал первую «зачистку», но, быть может, лучше сразу умереть, чем ожидать второго удара, не имея ни боеприпасов, ни лекарств, ни продовольствия? А ведь это была лишь первая, так сказать, пробная атака «процветающих». Тем же способом Золотой Континент уничтожил Берлин: сначала ударил по основным станциям, а затем, когда «овцы сбились в кучу», попросту добил.
В живых остались лишь те, кому посчастливилось оказаться подле Кристофа. Телекинетические способности этого полукровки уберегли людей от пуль «ликвидаторов». Однако такой вот Кристоф был один, а роботов «процветающих» — сотни. Ну хорошо, были еще Вика и Жак: маленькая девчушка, которая от страха забыла, как сражаться, да молодой, неопытный и чертовски трусливый француз. В отличие от Шульца Жак предпочел держаться от своих соотечественников подальше и спасся лишь потому, что не геройствовал. Иными словами, он был кем угодно, но только не солдатом, готовым пожертвовать собой во благо других.
