Так ничего и не дождавшись, я провалялся с час без сна, отгоняя от себя тревожные мысли, и далеко за полночь уснул тревожным тяжелым сном.
Приятель появился под утро. Осенний серый рассветный призрак уже вполз в комнату, когда зазвонил дверной звонок. Точнее, даже не зазвонил, а просто коротко взвизгнул. Но, измученный ожиданием, я моментально вынырнул из сонного омута и заковылял к двери, прыгая на одной ноге, а другой пытаясь попасть в штанину трико. Мельком глянул на часы - мать честная, пять пятьдесят с чем-то, почти шесть! Только бы с Николенькой все было в порядке, ох и влетит ему тогда от меня!
Но вчерашние предчувствия оказались не напрасными. Первое, что я увидел - ужас, стоящий в глазах Николеньки, и сразу - окровавленную куртку. С пальцев левой руки, висевшей плетью, капала кровь, а в правой мой друг сжимал черный целлофановый мешок.
Не отвечая на встревоженные вопросы, Николенька швырнул мешок в угол и ушел в ванную. Зашелестела вода, распахнулась дверь, и мой друг, уже без куртки, в наполовину пропитавшейся темно-красным тельняшке, мрачно спросил:
- Крови боишься?
- Н-не знаю… - растерянно проблеял я, таращась на него.
- Возьми у меня в рюкзаке аптечку, коробка такая, зеленая. Перевязаться помоги! - и неожиданно жалко улыбнулся: - Не обижайся, Степаныч, после все расскажу!
Разрезав тельняшку, я обнаружил рану: левое плечо Николеньки было пробито в трех местах, на загорелой коже отчетливо выделялись три коротких плоских кровоточащих разреза.
- В тебя что, вилкой ткнули? - я попытался пошутить, обмывая рану спиртом.
В походной аптечке моего друга кроме пол-литровой фляжки этого универсального антисептика, бинтов и активированного угля, больше ничего не оказалось.
- Ага, вилкой. В-вроде той, к-которой с-сено ворошат, знаешь? - Николенька слегка успокоился, даже снова начал заикаться.
- Ну, рассказывай, боец, как это тебя угораздило? - я наложил на разрезы (или проколы?) ватный шиш, пропитанный спиртом и начал бинтовать Николенькино плечо, внутренне удивляясь, как ладно это у меня получается.
Но он думал иначе. Проигнорировав мой вопрос, Николенька скрипнул зубами (я вообще поразился его выдержке - спирт! На рану! А ему хоть бы хны!) и спросил:
- В первый раз? - имея в виду мои медицинские упражнения.
- Ага! - кивнул я, хватая второй моток бинта.
- Хреново у тебя получается, с-старик! Н-ну да ладно… Р-руку еще к-к туловищу п-примотай!
- Зачем?
- Ч-чтобы не ш-шевелилась… И вот ч-что… Д-давай тяпнем по р-рюмахе - и в койку. Все рассказы п-потом.
В Николенькином голосе было что-то такое, что заставило меня молча налить ему граммов тридцать спирта, он здоровой рукой сунул чашку под кран, секунду поглядел на мутно-белую жидкость и одним тягучим глотком отправил ее внутрь.
Глава 2
… И живые позавидуют мертвым!
Из древней клятвы
Я проснулся часа через четыре после перевязочной эпопеи. Секунду лежал в постели, соображая, что за странный хриплый вой разбудил меня. И вдруг, поняв, вскочил с постели и бросился к кровати Николеньки.
Мой друг пел! Лежа на спине, невидяще глядя ярко-голубыми, запавшими глазами в потолок, Николенька мычал какую-то дикую песню, варварский гимн, псалом или боевой марш - это могло быть чем угодно. Я позвал его по имени, тряхнул за здоровое плечо в надежде разбудить, вывести из сомнамбулического состояния, и словно обжегся - у Николеньки был сильный жар!
Он бредил, бескровные губы обметало сероватым налетом, простыня буквально промокла от пота. Худой рукой он шарил вокруг себя, пытаясь что-то нащупать, но не мог, и рука падала без сил…
Несколько минут я бестолково метался по комнате, пытаясь сообразить, что мне делать, потом схватил телефон, собираясь вызвать «Скорую». И тут Николенька заговорил! Это не было связной, обдуманной речью разумного человека - видимо, одурманенный жаром мозг моего друга просто подсовывал ему какие-то яркие воспоминания, пережитые не так давно. Николенька то разговаривал с какой-то женщиной, то объяснял, как надо копать шурф в песке, чтобы не осыпались стенки, то звал какого-то профессора, хихикал, потом вдруг изменился в лице - черты его лица исказил ужас, тело выгнулось дугой и он закричал: «Нет! Не надо! Я не возьму это! Это смерть! Арий! Арий!! Уходи! Не хочу!! А-а-а!». Затем Николенька разом обмяк, откинулся на подушку и затих. На губах пузырилась кровавая пена.
«Скорая» приехала почти через час. Врач, толстенький, лысый эскулап с манерами артиста Калягина, молча осмотрел Николеньку, разбинтовал рану, усмехнулся и бросил молоденькой медсестре: «Милицию!».
Весь остальной день прошел мимо меня, словно я пребывал в трансе. Я помогал грузить Николеньку на носилки, по несколько раз пересказывал усталому капитану из следственного отдела все подробности моего знакомства с Николенькой и всего приключившегося с моим другом. Мне пришлось искать в его вещах документы, записную книжку, звонить в наш родной город, успокаивать мать, потом я ездил в больницу. Николенька так и не приходил в себя, и врачи лишь разводили руками: раны были неглубокими и уже перестали кровоточить. Я оставил медсестре свой телефон и попросил звонить, если состояние моего друга изменится.
По дороге домой я заскочил к приятелю, коллеге по бывшей работе, и занял немного денег - надо было элементарно поесть, да и Николеньке что-нибудь купить. Я надеялся, что завтра он оклемается, а как я приеду к больному без апельсинов, бананов и всяких там киви?…
* * *
Уже стемнело, когда позвонили из больницы - Николенька очнулся и звал меня. Пришлось, на ночь глядя, ехать на другой конец города, к постели больного друга, и безо всяких гостинцев…
Николенька, к моему удивлению, лежал в отдельной, чистой и уютной палате, весь облепленный проводами, шлангами, капельницами. Перенесенные его организмом страдания сделали кожу пергаментно-прозрачной, черты и без того худого лица заострились, резко обозначился череп, глаза, казалось, смотрели из каких-то ям, зрачки расширены…
- Пять минут! - предупредила суровая медсестра, глянула на часы и вышла.
Я подошел к Николеньке и улыбнулся, внутренне сжавшись - мой друг походил на скелет, обтянутый кожей, всего за один день превратившись в жалкое подобие себя прежнего, веселого, энергичного…
- П-привет, С-степаныч! - одними губами прошептал Николенька. - У меня мало времени, не перебивай м-меня! Я сам виноват, в-вот и п-поплатился за с-свою глупость. Глупость и ж-жадность! В р-рюкзаке возьми тетради, дискеты, п-посмотри, п-почитай или сожги сразу - эт-то все уж-же ни к чему… Еще там к-коробка тяжелая - т-ты ее не открывай ни в коем случае, понял? Д-да, к-книжка з-записная, такая т-толстая, в ней н-найдешь т-телефон мамы. П-позвонишь, расскажешь… Еще - п-письмо т-там, в тетради, незапечатанное. Эт-то п-профессор писал. П-прочитай, т-ты все поймешь. П-потом заклей и отправь. Ад-дрес н-на конверте…
