Само собой, мой отъезд был отложен на несколько дней, и мы устроили жуткий загул, посетив все злачные места столицы, а в ресторане «Прага» я даже разбил графином с водкой оконное стекло. Как мы оттуда бежали!…
Пока я учился и жил в общаге, Николенька бывал у меня несколько раз, потом пропал, и последний раз мы виделись летом девяносто пятого, уже в этой квартире - Николенька примчался с вокзала, погостил пару часов, и отправился на такси в Домодедово - он улетал в Забайкалье…
* * *
Этот субботний вечер запомнился не только моей какой-то просветленностью, но и состоянием Николеньки. Выпив, мой друг стал мрачен, против обыкновения, молчалив, а в глазах его заплескалось что-то нехорошее - горькое, злое, страшное, о чем вспоминать не просто неприятно, но и ужасно…
Тускло допив водку, мы легли довольно рано, и во сне мне все виделось страшное - словно я маленький и плыву с родителями на лодке по морю. Кругом стоит густой туман, и там, в тумане, что-то есть, что-то очень большое, просто огромное. И вот плывем мы, плывем - и вдруг прямо перед нами вырастает серый борт гигантского судна, нависающий над нашей лодочкой десятками метров стали…
Но потом наступило воскресное утро, которое развеяло хмель, а с ним - мои бредовые сны и дурные мысли моего друга.
- Г-гуляем, С-степаныч! - радостно объявил Николенька, и мы отправились «г-гулять».
Совершив традиционный вояж по всяким арбатам, красным площадям и горьким паркам, попив пивка, поболтав с молоденькими шлюхами на Тверской - денег оплатить их услуги у нас все равно не было, словом, вкусив все прелести столицы, в понедельник мы с Николенькой оказались без «т-тыщенции руб-блей в к-кармане», по выражению моего друга. Правда, он пообещал, что к вечеру деньги будут: «М-мне к-кое-что причитается!»
После скудного завтрака Николенька уехал, захватив с собой какие-то свертки из рюкзака, а я засел звонить друзьям-знакомым, твердо вознамерившись устроиться-таки на работу. Куда-нибудь, хоть в сетевые маркетинг-мены, хоть в кочегары, лишь бы не сидеть дома, в четырех обшарпанных стенах. Да и эти самые «тыщенции рублей» лишними не будут.
Николенька обещал вернуться к шести. Я к тому времени обзвонил всех, имеющих телефоны, с кем я был хотя бы мало-мальски знаком, но процесс, как говорится, не шел…
Уже совсем отчаявшись, я собрался бросить это дело и идти покупать газетку «Руки-в-брюки» с объявлениями о вакансиях. Но неожиданно фортуна смилостивилась - двоюродный брат моей бывшей жены, с которым мы сохранили приятельские отношения, Виталик, здоровенный амбал, имевший детский голос и разряд по вольной борьбе, сообщил, что у них в охране есть вакансия, и в понедельник он поговорит с шефом. Честный малый, хотя и не отягощенный избыточным интеллектом, Виталик имел одно отличное качество - он всегда доводил дело до конца. У меня все-таки появился шанс покончить со своим добровольным заточением. То, что я, дипломированный специалист, инженер-проектировщик, буду ходить в камуфляже с газовым пистолетом на ремне, меня ничуть не расстраивало. Подумаешь, инженер! Нас, инженеров, как собак нерезаных, а толку? Раз жизнь распорядилась, стану охранником!
Настроение мое из хорошего превратилось в отличное, впереди замаячили радужные перспективы, я весело бегал по квартире с веником и тряпкой, выбрасывал мусор, подарил бабуле у помойки мешок пустых бутылок - альтруист, черт возьми!
Николенька не пришел ни в шесть, ни в семь. А в половине девятого, когда за окном уже стемнело, зазвонил телефон. Я снял трубку, сильно подозревая, что это проявился «друг-портянка» Дрюня, поэтому как можно суровее буркнул:
- Алло…
- С-старик! П-привет, это я! Я тут подзадержался, из-звини. Скоро буду… А если… Вещички мои прибереги. Пока! Д-до встречи…
И короткие гудки… Я не успел ничего сказать, но что-то мне не понравилось в голосе моего друга. И снова появилось ощущение беды…
Николенька почти не заикался, и я почувствовал, что он напуган и очень торопится. Мое прекрасное настроение начало потихонечку омрачаться, в сердце скользнул холодный и мерзкий слизняк дурного предчувствия. К двенадцати ночи предчувствие перешло в уверенность, хотя я и строил вполне логичные объяснения Николенькиного отсутствия, например, что он загулял с приятелями. Ну, встретил старых друзей, они посидели, выпили, расслабились…
Нет, ну какая же сволочь! Мог бы и позвонить, предупредить… А еще еды обещал привезти. Тут я вспомнил, а вернее, почувствовал, что кроме чая с печенюшками с утра пораньше, весь остальной день ничего не ел.
Голод был чувством, почти забытым за прошедший месяц, во время которого я подъедал бывшие «семейные» запасы, и оно, это чувство, взбесило меня окончательно. Я бросился на кухню и принялся лазить по шкафам, тумбочкам и ящикам стола в поисках съестного. Размороженный неделю назад по причине отсутствия содержимого холодильник на всякий случай тоже был подвергнут тщательному исследованию. Увы и увы! Кроме ополовиненной пачки геркулесовой овсянки, оставшейся на антресолях еще с чуть ли не советских социалистических времен (по-моему, эта овсянка предназначалась для рыбалки, или Катерина, моя бывшая супружница, ела ее в период очередного диетического сдвига) в доме ничего не оказалось. Пять минут я колебался, потом плюнул и начал варить английскую кашку - есть хотелось неимоверно.
За едой, размазывая отдающую плесенью неаппетитную массу по тарелке, я, уже спокойно, попытался предположить, что все-таки случилось с Николенькой. Воображение рисовало мне картины одну страшнее другой. Вот на него, пьяного, напало малолетнее шакалье, пятнадцати-шестнадцатилетние пацаны, которых меньше пяти человек на жертву не набрасываются.
Или мрачные бомжеватые личности в темном переулке обирают бездыханное тело моего друга. Самым моим светлым предположением было такое: Николеньку задержала милиция - московской прописки у него наверняка нет, а внешностью он обладает крайне подозрительной…
Стоп, а может, у него и документов-то нет?! Что я вообще о нем знаю? Мы провели вместе два дня, он болтал без умолку, но ни словом не обмолвился, чем занимался последние годы. По его внешнему виду легко предположить, что Николенька пешком обошел всю страну…
А вдруг он сидел? Причем, судя по загару, где-нибудь на юге. А вдруг он - курьер наркомафии? И в рюкзаке у него прорва опиума?…
Точно! И его поймали, взяли при попытке передать часть товара, ведь он захватил с собой утром какой-то сверток! Сейчас, вот сейчас в мою квартиру вломится какой-нибудь рубоповский ОБЭП или омоновский РУБОП в масках, и я пойду под суд, как хранитель наркотиков! Ч-черт бы побрал этих старых друзей!
Правда, уже через мгновение мне стало стыдно. Может, у Николеньки в Москве любимая женщина, они давно не виделись, на радостях он забыл меня предупредить, а я уже записал его в бандиты. Хорош друг, нечего сказать!…
- Воронцов, ты гнусен! - вслух сказал я сам себе любимое выражение Катерины, пошел на балкон, покурил на свежем воздухе, поразмышлял еще немного, но, в конце концов, устал гадать и решил идти ложиться. Николенька взрослый мужик, ему за тридцать, неужто ума не нажил?!
