Когда я стану Президентом… а стану я им, точнее ею, точнее Президенткой, никогда…
А лучше я стану Царицей, потому что тогда все проще и не нужно выдумывать феминитивов…
Так вот, я первым своим Царицинским Указом введу смертную казнь за взяточничество и коррупцию.
Не дожидаясь окончания коронации. Сразу. Незамедлительно.
А вторым Указом — бесплатные медицину и образование.
А кого это все не устраивает, тому третий мой Указ. Не скажу какой.
Я буду плохой царицей. Думаю, меня свергнут где-то через полгода. Но за эти полгода я много чего успею. Мне хватит.
— 21 —
Будни ипохондрика
— Ооо! Какой у вас желчный пузырь! Какой красивый, необычный… я бы даже назвал его кокетливым… желчный пузырь! Какие изгибы… Какие перевязочки! Такое редко встретишь. А встретишь, так и не забудешь никогда! — узист возил по моему пузу этой влажной тугой штучкой, уставившись в экран. При этом он сладострастно улыбался, эротично всхлипывал, ласково пришепетывал, и, клянусь, под белым халатом у него напрягалось от восторга что-то такое тугое и очень симпатичное.
«Ничосебе, как я на мужчин-то действую! Пусть и внутренним миром. Это даже хорошо, что внутренним. В моем возрасте это даже просто прекрасно», — думала я, позволяя седовласому импозантному узисту делать свое узистское дело.
— Оооо! А вот задержите дыхание! ОООО! Какая поджелудочная. Не поджелудочная, а просто невеста на выданье! Красавица! Красавица…
«Вот ведь эротоман чертов, — думала я. — Но приятно. Приятно. Продолжаем».
— Таак. Продолжим. Ах ты дусенька-селезенушка. Лебедь просто лебединая.
— В смысле лебединая? — насторожилась я.
— Ну в смысле гордая и непобедимая… Такую селезенку можно в театре показывать!
— В анатомическом?
— Аххаааха. Что вы, что вы! В Большом! Сен-Санс. Трампампампам… — замурлыкал узист и медленно двинулся вниз по мне этой своей тугой влажной штучкой.
— Оооо. Что тут у нас такое? Почечка. Мммм. Пооочечка! Боже, какая вы интересная женщина! Ну надо же! У вас что не деталь, то достойна кисти Рембранда. Можно я повнимательнее погляжу на эту вашу необыкновенную почку. Уж очень она мне люба.
— Что-что? — разволновалась я.
— Ах. Да не волнуйтесь. Все в порядке. Просто устроено все у вас внутри весьма… хм… с фантазией.
— Ааа. Это вы еще узи головы мне не делали. Вот там — точно с фантазией! — Не удержалась от сарказма я.
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Человек с таким примечательным внутренним устройством не может быть обыкновенным. Тааак… Ну давайте теперь печеночку послушаем…
Молчание. Снова молчание. Узист молча убрал свою тугую влажную штучку прочь. Молча протер мне пузо салфеточкой.
— Так что печень? Что… — не на шутку встревожилась я. Потому что до этого страстные дифирамбы, а тут тяжелый молчок.
— Обычная печень. Без изменений. Печень как печень… Как у всех.
В голосе его звучало не то чтобы разочарование, но вот знаете… как будто последняя конфета в коробке ассорти оказалась пустой.
Мне даже неловко стало за мою такую обычную скучную печень.
— Но ваш желчный! Аааах! Восторг! Восторг! — снова радостно засветился узист. — Приходите опять. Не лишайте меня такой радости.
А я потом шла домой и думала. Ну вот наверное так и надо относиться к работе. Не просто с любовью. А буквально с вожделением.
Зы. Не дам адрес. Самой по секрету слили.
— 22 —
«Я много лет изнуряю себя спортом и диетами, чтобы оставаться в форме и выглядеть на все сто. А те, кто этого не делает, ленивые распущенные глупцы».
— Точно глупцы? Прям вот точно-точно?
А она такая смотрит на меня и не понимает вопроса.
— 23 —
Я не люблю секонд дичайше. Меня от него воротит и я брезгую всем этим страшно. До трясучки.
Этот запах характерный, эти странные мертвые вещи, возможно, мертвых людей. Эти покупатели с сосредоточенными лицами, ковыряющиеся в ветоши…
Бррр…
Но другое мое Я обожает секонд страстно и готово там торчать часами, наслаждаясь восхитительным процессом ковыряния в ветоши и падальщичества.
НЕТ! Это не охота. Не собирательство. Это падальщичество в чистом виде. Выковырять из гнилья алмаз… Заклекотать радостно. Схватить алмаз и унести в гнездо.
