Само название Лобного места произошло не от слова «лоб», в котором некоторые усматривают намек на отсеченные головы, а от слова «взлобье» — возвышенность. Изначально рельеф Красной площади сохранял природные черты и был достаточно неровным. Ближе к тому месту, где стоит Покровский собор, имелась небольшая возвышенность, круто обрывавшаяся в сторону реки — то самое «взлобье». В 1534 г. на нем была выстроена круглая каменная трибуна диаметром 13 м. Облик Лобного места, которое демонстрировал своему приятелю-иностранцу М. Н. Загоскин, уже сильно отличался от средневекового: в 1786 г. оно было перестроено по проекту М. Ф. Казакова и приобрело современный вид — облицовка из белого камня и каменный парапет.
А в допетровскую пору Лобное место было снабжено другим архитектурным оформлением. В первой половине XVII в. возле него находился «раскат» — каменный помост, на котором размещались пушки. В пространстве под «раскатом» помещались лавки и кабак, причем в обязанности кабатчика — арендатора этих помещений, входило начищать орудийные стволы мелом. Этот кабак так и назывался — «Под пушками».
На въездном мосту Спасской башни традиционно располагались продавцы гребней, лубков (печатных картинок с подписями), а с начала XVII в. — и «фряжских листов», как тогда назывались гравюры. У Никольских ворот Кремля стояли хлипкие деревянные строеньица Пирожного ряда. Кроме того, рядом с Никольской башней располагался еще один «раскат» с пушками.
На том месте, где сейчас возвышается Исторический музей (здание в древнерусском стиле построено в 1881 г.), в правление Ивана Грозного находился царский «львиный двор» — зверинец. Кроме львов, там содержались и другие экзотические животные, в том числе слон, присланный Грозному в дар персидским шахом. На самом деле шах прислал русскому царю не одного слона, а пару. Существует легенда о том, что, когда диковинных животных продемонстрировали Ивану IV, он якобы осведомился, способны ли слоны преклонять колени. Когда ему ответили, что слоны могут это сделать, царь будто бы потребовал, чтобы эти гиганты выразили ему таким образом свое почтение. Легенда гласит, что одного из слонов погонщикам не удалось заставить проделать этот трюк, и тогда Грозный распорядился зарубить непочтительное животное топором. Другая версия этого события — слоны были невероятно измотаны длинным пешим переходом. К тому же наступала осень, и одно из животных неосторожные провожатые попросту застудили. Таким образом, несчастный слон погиб от банального воспаления легких.
В пользу этой, пусть и не такой драматической, версии говорят те факты, которые историки собрали о житье-бытье первого московского слона. Для него сделали отдельную бревенчатую пристройку к помещению львиного двора, которую с наступлением холодов жарко протапливали. С первыми же заморозками слона покрывали толстой войлочной попоной, а его ноги обували в специально скатанные для такого случая гигантские валенки. Кроме того, слона потчевали вином, разведенным горячей водой. Видимо, урок из несчастья, случившегося с простуженным слоном, был усвоен.
Слон удивлял москвичей недолго: через несколько лет произошла вспышка чумы, и население единодушно объявило источником заразы заморского зверя и его темнокожего погонщика. Иван Грозный, чтобы прекратить панику, распорядился удалить экзотическое животное и его не менее экзотичного по тем временам провожатого в одно из царских сел под Тверью.
Уже в XVI в. был удален с площади и львиный двор. На его месте возник небольшой рынок, который назывался Охотными рядами. Там продавали дичь, добытую охотниками в подмосковных лесах. Затем рынок был ненадолго переведен на территорию, которую мы теперь называем Манежной площадью, и наконец — на то место, которое и в наши дни сохранило древнее название Охотного ряда. На освободившемся из-под рында участке на краю Красной площади построили здание Земского приказа. Это учреждение ведало взиманием с горожан налогов и поддержанием порядка на улицах. В тесно застроенном Кремле не нашлось места, чтобы выстроить здание для новообразованного приказа, кроме того, в Земский приказ то и дело доставляли простолюдинов — нарушителей административного порядка и уголовных преступников. Разбойный приказ, размещавшийся в Константино-Еленинской башне, не расследовал преступления, совершенные в черте Москвы. Кроме убийц, грабителей, воров и драчунов в Земский приказ попадали те, кто отказывался платить пошлины и налоги. Туда же тащили тех, кто, проходя по улице, указывал пальцем на кресты и купола; храмов, сквернословил, в процессе драки или ссоры хватал: оппонента за бороду или за нательный крест (и то и другое считалось тяжким оскорблением личности). Ответственности подлежали люди, в летнюю сушь разводившие открытый огонь илы просто уличенные в ношении кремня и трута. С XV в. содержание кабаков стало привилегией казны, и в связи с этим Земский приказ порой призывал к ответу людей, повинных в очень специфическом преступлении. Чтобы лучше представить себе ситуацию, обратимся к роману А. Н. Толстого «Петр I»: «Пей, гуляй, только плати. Казна строга. Денег нет — снимай шубу. А весь человек пропился, — …настрочит тебе премудрый подьячий кабальную запись. Пришел ты вольный в царев кабак, уйдешь голым холопом.
— Ныне пить легче стало, — говаривает целовальник, — …ныне друг за тобой придет, сродственник, жена прибежит, уведет, покуда душу не пропил. Ныне мы таких отпускаем… А при., государе Алексее Михайловиче, бывало, придет такой-то друг уводить пьяного, чтобы он последний грош не пропил… Стой… Убыток казне… И этот грош казне нужен…» (правда, Толстой пишет, что таких «преступников» отводили в Разбойный приказ, видимо, чтобы не отвлекать читателя рассказом о структуре судопроизводства в допетровской Москве).
Еще одной особенностью уголовного права при Алексее Михайловиче был строжайший запрет на курение табака. С этим растением Русь познакомилась еще во времена правления Ивана Грозного — табак, считавшийся тогда лекарственным средством, в небольших количествах завозили английские купцы. Однако более-менее широким употреблением табака допетровская Русь была обязана восточным купцам. Вместе с «зельем» они завезли на Русь и устройство для его курения — кальян. В то время как в Западной Европе табак преимущественно нюхали, а курительные трубки лишь входили в употребление, в Москве появилось несколько заведений, в которых посетители могли покурить примитивные, самодельные кальяны. Люди, не привычные к курению, отравлялись никотином. Поэтому табак уже в те далекие времена наши предки воспринимали как своего рода наркотик. «Водили его в подполье к одному греку — курить табак из коровьих рогов, налитых водой: накуривались до морока — чудилась чертовщина, сладкая жуть», — рассказывается в романе А. Н. Толстого «Петр I» о столичных приключениях одного из персонажей. Но запрещен был табак по другой причине. Постепенно употребление табака ширилось, и многие начали курить его сами, не утруждаясь посещением «подполья». При расследовании причин многочисленных московских пожаров народная молва все чаще обвиняла курильщиков из-за их «баловства с огнем». Протестовали против курения и духовные власти, считавшие эту забаву дьявольской, противоестественной: «носу питания не положено», утверждали они. В Соборном Уложении 1649 г. за курение предусматривались следующие наказания: «А которые стрельцы и гулящие всякие люди с табаком будут при дворе дважды и трижды, и тех людей пытать и не однова бить кнутом… по торгам. А за многие приводы у таких людей порога ноздри и носы рвати. Кто русские люди или иноземцы… табаком учнут торговать, и тем… чинить наказания без пощады, под смертною казнею, и дворы и животину имая продавать, и деньги имать в государеву казну». Обычно за уголовные преступления законы допетровской Руси предусматривали разную меру наказаний для мужчин и женщин. За употребление и продажу табака женщины должны были отвечать наравне с сильным полом! Именно тогда родилась поговорка: «дело — табак», то есть обстоит крайне плохо. Употребление табака было разрешено — более того, даже одобрено — лишь при Петре I.
