10 августа консул отправился в Порто-Эрколе, предварительно предложив кандидатуру Лизимака Тавернье (по его просьбе) на должность вице-консула без содержания. На следующий день он был уже в Сиене. Спустя шесть дней он остановился в «Швейцарском отеле» во Флоренции и вновь записался посетителем в кабинет Вьессье. Он прогуливается по улицам города, посещает бани и кафе и ведет беседы с поэтом Джакомо Леопарди. Полиция организовала за ним слежку почти не скрываясь, и он в конце концов это заметил. Совершив экскурсию в Лукку, он вернулся на свой пост 2 сентября.
Начиная с 19 сентября консул-литератор работает над романом «Общественное положение», в котором выводит на сцену не только дипломатические круги Рима и их политические козни, но еще и жену французского посла, на которую он имел некоторые виды: «Жена моего шефа любит миниатюру, а я пишу маслом, поэтому я не слишком преуспел в ее глазах…» Впервые после «Красного и черного» он испытал то, что можно назвать, хотя бы с натяжкой, творческим порывом: он написал сразу целых 14 страниц.
25 сентября Анри Бейль снова сделал запрос о месячном отпуске. 6 октября он оставляет рукопись «Общественного положения» и едет на 13 дней в Альбруццо. Потом будет еще несколько попыток вернуться к роману и даже будут сделаны некоторые исправления, но вдохновение уже не вернется. Напрасно Альфонс Левавассер упрашивал его прислать роман или хотя бы сборник интересных наблюдений, Анри не поддался на уговоры: он принял нелегкое решение хранить молчание и не намерен был от него отступать. Он завещал рукопись «Воспоминаний эготиста» Абрахаму Константену с указанием напечатать ее не менее чем через десять лет после его смерти; он также завещал ему роман «Общественное положение», уточнив: «с просьбой не публиковать его до 1880 года».
16 октября герцог Виктор де Брогли, только что заменивший генерала Себастьяни в Министерстве иностранных дел, предоставил консулу Бейлю «месячный отпуск, необходимый для улаживания семейных дел». Некоторое время у Анри заняли распоряжения по консульству; затем были короткая поездка в Рим и возвращение в Тоскану: сначала в Сиену, куда приехала Джулия Риньери со своим приемным отцом, а затем — во Флоренцию, где посещения литературного кабинета Вьессье уже стали для него необходимостью. Если бы он был совершенно свободен в своих передвижениях, то проделывал бы по 100 лье в месяц. В донесениях сыщиков было указано, что он посетил адвоката Винцента Сальваньоли д’Эмполи и что он принимал все меры к тому, чтобы избавиться от слежки.
Вернувшись в Рим 5 декабря, Анри познакомился там с историком и литератором Александром Тургеневым, с которым провел несколько лучших дней своей жизни.
10 и 11 декабря он составил другое завещание в пользу Абрахама Константена.
Год 1832-й, в который консул Бейль более всего блистал своим отсутствием в Чивитавеккье, завершился для него известием о трагической смерти Виктора Жакемона в Бомбее.
Когда любовь подает в отставку«Г-н Бейль» решил не допускать более неосторожности, живя в обществе, столь мало способном к восприятию иных идей: «Я надеюсь, что со временем стану столь же глуп, сколь и мой предшественник», и по этой причине теперь был совершенно раздавлен скукой. Постепенно гасла и любовь: Джулия не подавала более признаков жизни. Его подозрения росли, он пытался угадать различные причины ее молчания, за исключением одной: что она может полюбить другого человека. Зато в Риме он обнаружил интересные старинные итальянские манускрипты и взялся за их перевод.
23 января, накануне своего пятидесятилетия, он отправился в Сиену — в третий и последний раз. 1 апреля Джулия наконец приоткрыла тайну того, что происходило в ее душе: «…Я познакомилась с человеком, любезным и дорогим моему сердцу, и чувствую, что он может стать опасен для меня, если я буду чаще с ним видеться… Дорогой друг, не обижайтесь на меня за мою искренность, Вы сами часто говорили мне, что любите, когда я открываю Вам свое сердце: ну что ж, это сердце сейчас в большой опасности…» Понимая, что его-то самого она уже вытеснила из своего сердца, он ответил ей с деланым безразличием: «Ну что же, будем теперь лишь друзьями». Но боль от этого расставания сильно его обожгла.
Лишенный общения с Александром Тургеневым, который покинул Рим, литератор снова погружается в итальянские манускрипты. Теперь он счастлив только в работе, но в то же время, охваченный потребностью рассеяться, снова подумывает о побеге. Он и устроил его себе с 20 мая по 6 июня: сначала в Ливорно, потом во Флоренцию, где за ним по-прежнему следили.
16 июня близкий друг Анри Абрахам Константен также покинул Рим; спустя восемь дней Джулия вышла замуж — в общем, Рим стал могилой его чувств: «Мне более не дано услышать что-нибудь, что меня удивило бы. Я думал, что смогу жить прекрасным, и только им, — но это оказалось для меня невозможным. Два года такой жизни доведут меня до полного истощения». Он испытывает потребность в живых беседах, которые не уподобляются официальной церемонии, и сообщает Доменико Фиори, что всего лишь месяц пребывания в Париже на целый год вернул бы ему возможность свободно дышать: «Если я поеду в Париж, то проведу там всего лишь дней тридцать и двадцать пять раз схожу в театр. Я посещу лишь салон мадам де Траси и очень постараюсь не выставлять наружу весь тот ум, о котором вы говорите, причем эти усилия не будут мне тяжелы: мысль о недоброжелательстве людей меня леденит. С другой стороны, жизнь не стоит на месте: я прожил уже полвека, так стоит ли умирать от скуки из-за избытка осторожности? Мне так немного осталось, что не стоит лишать себя удовольствия из-за такой маленькой, совсем пустячной опасности».
Проведя несколько дней в Неаполе, 25 августа Анри собрал чемоданы. Незадолго до его отъезда бесконечно преданная ему Сара Ньютон де Траси подтвердила, что провела настоящее расследование, чтобы убедиться, что никто в Париже ничего не предпримет против него. Уже 11 сентября, успокоенный, он вновь окунулся в столь знакомую ему парижскую жизнь.
Его парижские приключения затянулись на три месяца вместо одного — здесь он чувствовал себя свободным как ветер. Он остановился в отеле Валуа на улице Ришелье; у него не было времени читать, а тем более — писать. Он возобновил прежние знакомства и заводит новые. Он отдает себе отчет в тех изменениях, которые произошли в стране в результате Июльского переворота, но Мериме не может не отметить: «Я нахожу его точно таким, каким оставил, уезжая в Испанию. Но время ушло вперед — и он оказался позади. Он не чувствует более тонкостей французского языка и не оценил пока тех новшеств, которыми обогатился язык за время его отсутствия. Впрочем, я надеюсь в скором времени научить его всему, чего ему пока не хватает».
4 декабря Анри выехал обратно в Италию. Он увозит с собой рукопись «Лейтенанта» своей приятельницы Жюли Гольтье — он обещал ей дать честный отзыв об этом ее романе.
Проехав через Лион, он сел на пароход, следовавший в Авиньон, и оказался на нем в компании с Жорж Санд и Альфредом де Мюссе. Он произвел сильное впечатление на писательницу как глубокими мыслями, так и блестящим насмешливым умом и сардоническим темпераментом. «Я беседовала с ним полдня и нашла его очень интересным. Он посмеялся над моими итальянскими иллюзиями, уверяя, что я очень быстро от них избавлюсь и что художники, ищущие прекрасного в этой стране, — простофили. Я ему не поверила, видя, что он просто устал в этом своем итальянском изгнании и возвращается туда неохотно. Он высмеял, и очень забавно, тип итальянца, который он терпеть не может и к которому был совершенно несправедлив. Он предсказывал мне страдания, которых я как раз совершенно не боялась, утрату интересных собеседников и всего того, что, по его мнению, является жизнью интеллектуальной: книг, газет, новостей. Я поняла, чего не хватало этому очаровательному уму, такому оригинальному и позерскому, — собеседников, которые могли бы его оценить и поддержать. Он особо подчеркивал презрение ко всяческому тщеславию и старался обнаружить в каждом собеседнике некую претензию, которую мог бы выжечь непрерывным огнем своих насмешек. Но я не думаю, чтобы он был злым, — слишком уж он старался им казаться».
