– Ты что, колдовала?
– Нет, смотри, сколько писем я ей написала, с тысяча девятьсот восемьдесят второго по восемьдесят девятый год, каждую неделю. Целые страницы оскорблений и угроз, а она отправляла мне их обратно нераспечатанными. Я тогда просто ослепла от ненависти.
– А почему ты потом перестала писать?
– Получила предупреждение от ее адвоката.
– Ты до сих пор их хранишь?
– Да, не знаю зачем, может, потому, что они напоминают мне о том времени, когда я была молода, наивна, рвалась в бой. Как странно, ведь я о них почти забыла. Сколько сил я потратила на выяснение отношений с ней и с твоим отцом, думала, они – причина всех моих несчастий.
– Мама, можно задать тебе один вопрос, чисто по-женски?
– Хочешь узнать, откуда берутся дети? – улыбается она.
– Я хотела спросить… ты любила папу?
Мама тяжело вздыхает, закуривает.
Вот у кого Сара научилась патетике.
– Тогда я думала, что да. Я вышла замуж совсем молоденькой, и, потом, тогда все было по-другому. Подразумевалось, что это на всю жизнь, и мы знали, что в какой-то момент придется сжать зубы и терпеть, как делали наши матери и матери наших матерей.
– Не слишком заманчивая перспектива.
– Ну, не думаю, что сейчас все сильно изменилось. – Слишком много браков распадается… В общем, мы поженились, потом родились вы, и я думала, что так будет всегда – отец работает, я присматриваю за вами, отпуск на море в Риччоне, Рождество у бабушки, школа, машина в кредит… Обычная жизнь обычной семьи, верно?
Потом он стал возвращаться все позднее, все время какие-то заседания на работе, странный запах от воротничка рубашки. Но я ни о чем не подозревала, вы были маленькие, мне тогда было всего двадцать пять, твой отец был у меня первым… что я могла знать о мужчинах?
– Двадцать пять? Молодая, в самом деле.
– Детей надо рожать рано, а то не успеешь порадоваться. – Посмотрев на меня, мама спохватывается. – Ладно, каждый рожает, когда считает нужным. – Наливает себе еще кофе.
– А что было потом?
– Как-то раз в субботу я отвезла вас к бабушке в Мадженту и собиралась остаться с вами, но Сара забыла дома мишку и никак не хотела ложиться спать без своего любимого Бруно, так что мне пришлось вернуться домой. Так я застала твоего отца с его секретаршей.
– Секретаршей?!
– Ну да, мамой Гайи Луны. А знаешь, что сказал твой отец, когда я вошла в спальню? Он сказал: «Ой, это ты! А что делает в нашей постели эта синьорина?»
Смеемся.
– Так похоже на папу!
– Он всегда умел выкручиваться! Задним умом я думаю, что можно было бы закрыть глаза, тогда мы хотя бы остались в квартире на улице Толстого, я и твой отец пошли бы на компромисс, как делают многие пары, а остальное – дело времени.
Но тогда я вскипела и выставила его за дверь.
– И куда он пошел?
– Какое-то время жил у своей матери. Через месяц выяснилось, что та, другая, беременна, – и мир рухнул. Его измена сама по себе была для меня тяжелым ударом, но я думала, он раскается, все образуется и мы снова будем вместе. Но случилось непоправимое, и тогда для меня действительно наступил конец света. – Я не работала, денег не было, и двое детей на руках.
– Продолжение мне известно слишком хорошо, к сожалению.
– Знаю, знаю. Но у бабушки, если сейчас подумать, нам жилось совсем неплохо. По крайней мере, мы были вместе.
Она опустила тот факт, что они с бабушкой непрерывно ругались все пятнадцать лет, адресуя друг другу взаимные упреки.
– Но хочу сказать тебе вот что: пока я не познакомилась с Пьетро, я не представляла себе, что значит любить кого-то. Я не знала, что такое гармония, уважение, покой и безопасность, не представляла себе, как вообще можно доверять мужчине, не понимала, что чувствует женщина, которую любят, и что значит заниматься любовью с любимым человеком.
– Мама!
– Кьяра, детей не в капусте находят, ты разве не знала? Нам было так хорошо вдвоем, у нас были одинаковые пристрастия, мы много смеялись, устраивали дружеские вечеринки, ходили в горы, в общем, эта гармония примирила меня с собой и со всем миром.
– Тебе его не хватает, правда, мама? – беру ее за руку.
– Очень. Каждый день вспоминаю о нем. Как будто с ним ушла бóльшая часть меня самой.
Совсем некстати рассказывать сейчас, что я уволилась с работы, и особенно – почему.
Встаю, чтобы сполоснуть чашки, и замечаю на полке флакон с антидепрессантами.
– Это тебе врач прописал?
– Да, выписал мне капли: не могу заснуть ночью.
– Мама, ты будь осторожна с этими лекарствами – капля за каплей, а потом кончишь, как Майкл Джексон.
– Хорошо бы… глубокий вечный сон.
– Ты что, мама, я за тебя волнуюсь. Хватит с меня Сары, и ты туда же!
– Кто-то должен был поставить ее на место.
– Мама, по правде говоря, он хотел, чтобы она поехала с ним в Сассари, а она не может оставить тебя здесь одну.
– Почему бы ей не навещать меня почаще, раз она так обо мне беспокоится?
– Ну да, учитывая, что ты нас проведала только однажды за все это время, ты тоже могла бы поднапрячься, разве не так?
– Если б ты знала, сколько раз я для вас напрягалась…
– Ну ладно, мама, хватит, – раздраженно взрываюсь я. – Ты – наша опора, наш маяк в ночи, мы берем с тебя пример, ты должна быть сильной даже тогда, когда у нас сил не осталось, и тебе нельзя сдаваться!
У мамы такой вид, будто ей обухом по голове дали.
– В самом деле, мама, ты не должна падать духом. – Родители всегда остаются родителями, и ты должна подавать нам хороший пример. Мы, дети, верим вам всю жизнь, что бы вы ни сделали, даже если вы разочаруете нас или разобьете нам сердце, мы всегда стараемся заслужить вашу любовь, до последнего вздоха, и мы готовы на все, чтобы получить ваше одобрение.
Мама молчит, сигарета догорела до фильтра, но мама этого даже не замечает.
Выхожу на улицу, чувствую себя такой усталой и разбитой, будто я несколько часов толкала гору, которая должна идти к Магомету.
В моем сотовом телефоне – пропущенные звонки от Андреа и куча сообщений, одно безутешнее другого.
А дома меня ждет огромный букет лилий и записка: «Прости меня, я подлец».
Одиннадцатый сеанс
– Вы ничего не говорите? Это неудивительно, наломала я дров на этот раз…
– Нет, в самом деле, неплохо – кое-что вы сделали совершенно правильно, сами того не замечая: вы снова весьма достойно отреагировали на страшное унижение и откровенно поговорили с мамой. Это очень важно, это шаг вперед.
