Выступления Рудольфа с труппой Марты Грэхем продолжались с перерывами в течение целого десятилетия.
«Нурееву принадлежит огромная честь возведения моста между балетом и танцем модерн, — писал американский хореограф М. Луис. — Именно он сделал решительный шаг, пошел на риск, не боясь проиграть. Новый язык движений он воспринял как нечто, что должен попробовать сам. И у него хватило мужества сделать это, причем не в качестве эксперимента с одним хореографом, а в качестве постоянной работы с несколькими мастерами. В современном танце он видел залог своего будущего. Ему и в голову не приходило покинуть сцену в расцвете сил, поэтому он постоянно старался расширить свои возможности. Модерн обещал его карьере продолжение».
И действительно: когда число выступлений Рудольфа в «Ковент-Гарден» сократится и техника его несколько ослабнет, современный танец очень выручит его.
Тем не менее на вопрос, может ли, на его взгляд, авангардный танец вытеснить классический, Рудольф уверенно ответил:
— В эстетическом плане нет. Это только вопрос финансов. Классический балет может умереть, если он будет стоить очень дорого и театры и государство не смогут за него платить.
Над последней фразой стоило бы задуматься…
С самых первых дней своего пребывания на Западе Рудольфу очень хотелось увидеть, что происходит в американском балете, встретиться с американскими хореографами и танцовщиками. Особенно — со знаменитым хореографом Джорджем Баланчиным (Георгием Баланчивадзе), который когда-то жил, учился и выступал в Петербурге. Организовав свою собственную труппу в Нью-Йорке, он создал свой стиль в хореографии. О себе Баланчин говорил, что он «по крови — грузин, по культуре — русский, по месту жительства — американец, а по национальности — петербуржец».
Рудольф уже знал некоторые из балетов Баланчина и восхищался ими. Впервые он предстал перед хореографом в 1962 году, но та встреча не привела к сотрудничеству между ними.
«Баланчин, небольшого роста, неугомонный и элегантный человек, с тонким лицом, на котором видно нервное напряжение, и большими умными глазами, — описывал его Рудольф. — Его движения очень утонченные, речь — быстрая. Вы чувствуете в нем человека необычайной восприимчивости и внутренней энергии. Но прежде всего он оставляет впечатление молодости. Мы расстались очень тепло, и я понял, что у него очень устойчивые собственные идеи».
Это знакомство казалось молодому артисту чрезвычайно важным. Но после теплого и дружелюбного разговора хореограф произнес:
— Вы не умеете танцевать так, как танцуем мы, и вам слишком долго придется учиться.
Рудольф действительно не умел танцевать так, как они! Тем не менее он просил принять его в труппу Баланчина.
— Нет, нет, идите танцуйте своих принцев, пусть они вам наскучат, а когда наскучат, вернетесь ко мне.
На протяжении следующего десятилетия их пути почти не пересекались, за исключением двух выступлений Рудольфа в балетах, поставленных Баланчиным. Хореограф долго размышлял, прежде чем публично признать Нуреева и его вклад в искусство балета. А когда наконец решился на сотрудничество, то удивился, насколько легко оказалось работать с Рудольфом!
Со временем у Нуреева выработалось весьма неоднозначное отношение к творчеству этого хореографа, по его мнению, чересчур и не всегда справедливо восхваляемого зарубежьем. «И что вы в нем такого нашли? — удивленно спрашивал он. — Да, он сделал парочку хороших балетов, но все остальное у него скучное и голое. Сплошная гимнастика».
Трудно оспорить это мнение сегодня, когда у нас появилась возможность видеть балеты с хореографией Баланчина…
* * *
Когда смотришь на фотографии молодого Нуреева, не устаешь поражаться: как мог западный кинематограф пройти мимо этого удивительного лица?
Съемки, конечно, были (о них мы расскажем чуть ниже), но, надо признать, не столь много и не всегда должного уровня.
Рудольф Нуреев в гостях у «Маппет Шоу». 1977 г.
«Рудольфа нельзя было назвать красавцем в обычном смысле слова, — описывал танцовщика хореограф Ролан Пети, — средний рост, сильное и гибкое тело, мощные бедра, мускулистые, немного коротковатые ноги, плоский бюст, как у ребенка, который слишком быстро растет, ухватистые руки, четко вырисованный рот, заметный шрам на верхней губе, подчеркивающий хулиганский облик, карие глаза с золотым проблеском, несколько приплюснутый нос и шевелюра, меняющая цвет, как песок на солнце. Словом, ничего особенного, и вместе с тем, как только вы проявляли к нему интерес, он покорял вас с первого взгляда, в котором читалось: «Вы мне нравитесь, давайте попробуем понять друг друга». Далее начинался акт обольщения, и с этого момента он становился неотразим. Его оружие — шарм; вы находились под гипнозом его очарования, он мог сделать с вами все, что захотел, и вот в это самое мгновение он вдруг отворачивался и приступал к другой жертве»[40].
Впрочем, это мнение мужчины.
«Сама красота артиста и то, как он умел ею управлять, как умел подчеркнуть свою физическую неотразимость, неизменно задевали самые нежные струны в душах зрителей», — говорила о Нурееве французская балерина Виолетт Верди.
Американская танцовщица Элеонор д'Антуоно, три десятилетия посвятившая балетному театру, навсегда запомнила свой первый спектакль «Корсар» в паре с Нуреевым и рассказывала о нем более чем откровенно: «Я ворвалась на сцену, как и полагалось, туда, где, приклонив колено, стоял Рудольф. Приблизившись к нему и взглянув на этого невероятно привлекательного мужчину, я едва не задохнулась. В первый и единственный раз во всей моей карьере я чуть не забыла, где нахожусь…»
Фотогеничности и шарму «этого невероятно привлекательного мужчины» действительно не мешал «заметный шрам на верхней губе» — по рассказам уфимских соседей семьи Нуреевых, его маленький Рудик получил еще в раннем детстве, пообщавшись со злой собакой, которую хотел покормить.
Танцуя в 1973 году в паре с канадкой Карен Кейн в «Спящей красавице», Рудольф требовал, чтобы она смотрела ему в глаза. «Это было труднее всего — я была очень робкой, и требовать, чтобы я смотрела в эти пронизывающие зеленые глаза, было немного чересчур», — признавалась молодая балерина.
Фотографы на Западе сразу же оценили это лицо. Танцовщик из Страны Советов стал наиболее часто фотографируемым представителем своей профессии, благодаря чему довольно скоро вошел в число знаменитостей, узнаваемых во всем мире.
При первой встрече с Рудольфом некоторых поражало «флюоресцентное, почти неземное» сияние, которое излучало его лицо. «Это заставляло людей оборачиваться и смотреть на него, — писали очевидцы. — Сияние продолжалось, даже когда он серьезно работал. Это не было светом, который можно включить и выключить».
