— Может быть, вы спешитесь и немного отдохнёте, сэр рыцарь? — спросил крестьянин, успевший немного прийти в себя.
— С превеликой благодарностью, — отозвался рыцарь. Соскочив с коня, он передал мне поводья, велев мне расседлать его и отвести в тенёк.
— Привязывать его не нужно, — сказал он. — Он никуда не убежит.
Сделав всё, как он сказал, я вернулся в хижину и увидел, что рыцарь сидит за столом, сняв шлем, и по–приятельски беседует с хозяином. Я стоял возле открытой двери и, глядя на него, внутренне радовался тому, что белая дева выбрала его, а не меня. Я никогда не видел облика возвышеннее и благороднее. Все его черты дышали милосердием и любовью. Казалось, его единственной и желанной наградой после недавнего жестокого поединка была возможность явить мягкость по–женски ласкового сердца. Но когда разговор на минуту затих, он глубоко задумался. В тот же миг улыбка исчезла с его лица, изящно изогнутые губы распрямились и сжались, словно рыцарь решительно стиснул зубы; весь его облик стал твёрдым и строгим, почти неистовым, и только глаза продолжали пламенеть, как священная жертва, принесённая на тяжёлом гранитном камне.
Тут вошла женщина, неся в руках искалеченную девочку, — такая же бледная, как её крохотная ноша. С неукротимой любовью и отчаянной нежностью она всматривалась в безжизненное личико, обескровленное и почти прозрачное от ран и пережитого ужаса.
Рыцарь поднялся, и всё лицо его засияло тем светом, который до сих пор лучился лишь в его глазах. Он взял малышку на руки, с помощью матери снял с неё платьице и осмотрел её увечья. По лицу его бежали слёзы. Он нежно перевязал раны, поцеловал бледную щёчку и бережно передал девчушку матери.
Наверное, вернувшись домой, он расскажет любимой лишь о горе и радости родителей. Но для меня средоточием всего происходящего был лик мужественного воина в блестящих стальных доспехах, взирающего на полумёртвого ребёнка с невыразимой добротой и милостью, в то время как могучие руки поворачивали маленькое тельце, перевязывая его даже бережнее, чем руки самой матери, если такое вообще бывает.
После того, как крестьяне угостили нас лучшим из всего, что нашлось в доме, рыцарь начал прощаться, напоследок дав доброй женщине кое–какие наставления о том, как ухаживать за малышкой. Я подвёл к нему коня, придержал стремя, пока он садился в седло, а потом последовал за ним через лес. Конь, радуясь освобождению от уродливой туши, резво скакал вперёд, словно не чувствуя тяжести закованного в латы седока, и то и дело порывался пуститься в ликующий галоп. Однако рыцарь сдерживал его, чтобы я мог поспевать за ними, и так мы прошли бок о бок час или два. Затем рыцарь спешился, заставил меня занять его место, сказав только:
«Рыцарь и оруженосец должны поровну разделять свои труды», и, держась за стремя, легко пошёл рядом, несмотря на тяжеловесную броню. Вскоре он завёл со мной разговор, и я как мог смиренно отвечал на его слова, ни на минуту не забывая о своём истинном положении.
— Почему–то, несмотря на всю красоту этой самой Волшебной страны, в ней много непорядков, — сказал он. — Здесь можно найти несказанное великолепие — и столь же несказанный ужас. Здесь есть высоты и бездны, прекрасные дамы и коварные враги, благородные воины и малодушные слабаки. Человеку нужно делать лишь одно: улучшать и исправлять всё, что он может. А если он раз и навсегда запомнит, что даже слава и удача сами по себе ничего не стоят, будет готов потерпеть поражение, случившееся не по его вине, а потому будет делать своё дело трезво и с твёрдой волей, то непременно сделает всё, что нужно — и в конце добьётся ничуть не меньшего, чем те, кто всю жизнь сгибался под ярмом предусмотрительности и осторожности.
— Значит, не все его начинания будут заканчиваться успешно? — осмелился вставить я.
— Может, и нет, если смотреть на каждое из них по отдельности, — ответил рыцарь. — Но оглянувшись на урожай всей своей жизни, он будет доволен.
«С вами так оно и будет, я даже не сомневаюсь, — вздохнул я про себя. — А вот я…». Какое–то время мы ехали молча, но потом я нерешительно заговорил:
— Можно мне узнать, о какой помощи просила вас девочка–нищенка, когда пришла в замок, чтобы отыскать вас?
Несколько секунд он молча смотрел на меня, а потом сказал:
— Признаюсь, я удивлён, что вы знаете об этом. Но если подумать, в вас действительно есть нечто странное и необычное, и странности этой довольно для того, чтобы я признал за вами право, принадлежащее всем обитателям этой страны: право оставаться загадкой, без вопросов и сомнений. Однако сам я — просто обычный человек, такой, каким вы меня видите, и потому готов рассказать вам всё, что знаю.
Маленькая нищенка нашла меня в одном из залов дворца и рассказала любопытную историю — такую чудную, что мне трудно вспомнить её во всех подробностях. Я помню одно: её послали собирать крылья. Ей было обещано, что как только у неё появится пара крыльев, она сразу же улетит в ту страну, откуда она родом, — только где была та страна, девочка не знала.
Ей приходилось выпрашивать крылышки у бабочек и мотыльков, и те никогда ей не отказывали. Но для того, чтобы смастерить крылья для себя, ей нужно было так много маленьких крылышек, что днём она неустанно бродила в поисках бабочек, а по ночам искала мотыльков, всё время умоляя их подарить ей свои крылья.
И вот как–то раз она набрела на такой уголок леса, где порхало великое множество роскошных бабочек, а их крылышки как нельзя лучше подходили для того, чтобы сделать в верхней части её крыльев красивые узорчатые глазки.
К тому же, девочка знала, что стоит ей только попросить, и она получит столько крылышек, сколько захочет. Но не успела она открыть рот, откуда ни возьмись на неё надвинулось какое–то громадное существо и, повалив на землю, затоптало ногами. Поднявшись, она увидела, что такими же громадинами кишит весь лес, хотя сами они как будто не замечали друг друга; и всякий раз, когда она снова принималась выпрашивать у бабочек крылышки, один из них тут же наступал на неё, сбивая с ног. Она не знала, что думать; эти бесчувственные существа приводили её в ужас, и наконец, в смятении, она убежала прочь, чтобы позвать кого–нибудь на помощь.
«И что это были за твари?» — спросил я её.
Она ответила, что они походили на огромных людей, сделанных из дерева, только ноги и руки у них не сгибались, а на лицах не было ни глаз, ни носа, ни рта. Я рассмеялся, думая, что девчушка выдумала всё это для забавы. Она рассмеялась вместе со мной, но тут же принялась уверять меня, что все её слова — чистая правда.
«Вы только придите, господин рыцарь, и сами всё увидите, — попросила она. — А я покажу дорогу».
Я облачился в доспехи, вооружился, чтобы быть готовым ко всему, и последовал за девочкой. Хотя, признаться, я так ничего и не понял из её рассказа, передо мной был маленький человечек, которому нужна была помощь.
Она шагала впереди, и я внимательно разглядывал её. Уж не знаю почему (может, потому что её так грубо потоптали те чудища, о которых она говорила), но платье её было сильно изодрано, и кое–где через дыры даже проглядывала бледная кожа. Сначала мне показалось, что на спине у неё торчит горб, но потом я рассмотрел, что через её лохмотья — только не смейтесь, хорошо? — топорщатся какие–то непонятные наросты самых необыкновенных оттенков. Я пригляделся получше и увидел, что это самые настоящие крылья, сложенные за спиной. Сделаны они были из множества тоненьких разноцветных крылышек, тесно нашитых друг на друга и похожих на мохнатое окаймление крыла роскошной южной бабочки, а их радужные цвета были подобраны на редкость искусно и сливались в дивную гармонию красок.
