Из неизъяснимого блаженства я опять опустился в мир теней, которые надвинулись со всех сторон и поглотили меня. Больше всего я испугался, что моя собственная тень снова отыскала меня и теперь меня ждут новые мучения.
Все чувства мои печально переменились. Мне показалось, что это и есть смерть, какой мы представляем её себе перед тем, как умираем. Но я почувствовал, что где–то внутри притаилась доселе неведомая мне тихая, терпеливая стойкость. Одно то, что я способен хотя бы думать о том, о чём думал совсем недавно, повергало меня в неописуемый восторг. Ради часа такого покоя стоило пройти через всю суматоху и борьбу долгой земной жизни.
Я очнулся на траве ранним предрассветным утром. Надо мной возвышалось летнее небо, ожидающее прихода солнца, но облака уже увидели его лучезарное явление, и я знал, что скоро каждая росинка возрадуется его блистательному отражению в своём крохотном зеркальце.
Какое–то время я лежал не шевелясь, а потом медленно поднялся и огляделся.
Я стоял на невысоком холме. Внизу простиралась уютная долина, которую обрамляла гряда невысоких гор, но, к моему ужасу, по всей долине до самых горных утёсов от моих ног пролегала огромная, всепоглощающая тень. Она лежала передо мной длинная и широкая, тёмная и могущественная. От бессильного отчаяния мне стало дурно, я отвернулся — и увидел солнце, только–только подымающее голову над восточными холмами. О чудо! Падающая от меня тень лежала только там, куда не проникали его лучи! Это была самая обычная тень, неизменно сопровождающая всякого, кто ходит под земным солнцем. Солнце поднималось всё выше и выше; тень съёжилась, соскользнула с горного склона и через всю долину поползла обратно к моим ногам.
Панический страх, охвативший меня, растаял без следа. Я вновь посмотрел вокруг — и сразу понял, где я. В долине виднелся мой родной замок, вокруг лежали места, знакомые мне с детства, и я со всех ног поспешил домой.
Сёстры встретили меня с неописуемой радостью, но, по–моему, заметили во мне какую–то перемену, потому что скоро в их словах и взглядах появилось какое–то новое уважение, почти благоговение, отчего мне сразу же сделалось стыдно. Они уже много дней пребывали в большой тревоге. В утро моего исчезновения пол моей спальни оказался сплошь залит водой, а над замком и имением до самого вечера висел диковинный, почти непроницаемый туман. Меня не было двадцать один день; мне же казалось, что я отсутствовал двадцать один год. К тому же, я ещё не вполне готов был поверить, что действительно оказался дома. Когда вечером я улёгся в свою постель, я совсем не был уверен, что наутро не окажусь в каком–нибудь таинственном уголке Волшебной страны. Всю ночь меня донимали тревожные сны, но проснувшись, я окончательно убедился, что вернулся домой.
Вскоре я успокоился и приступил к своим новым обязанностям, надеясь, что приключения в Волшебной стране хоть чему–нибудь меня научили. Лишь один вопрос мучил меня: смогу ли я по–настоящему перенести в свою нынешнюю жизнь то, что приобрёл там? Или мне придётся снова преодолевать те же испытания, заново проходить всё, чему я научился, но иначе, по земным и человеческим обычаям? — хотя, признаться, здешние уроки весьма похожи на те, с какими путник сталкивается в Волшебной стране фей. Пока у меня нет ответа на эти вопросы. Но порой мне становится страшно.
До сих пор время от времени я ловлю себя на том, что беспокойно оглядываюсь, чтобы посмотреть, прямо ли от солнца падает моя тень и не пытается ли она перебежать на ту или другую сторону. Пока всё остаётся благополучно. И хотя мне часто бывает грустно, я отбрасываю в мир ничуть не больше тени, чем большинство людей, проживших на земле столько же лет, что и я. Иногда у меня возникает странное ощущение, что я — призрак, посланный в мир, чтобы служить своим собратьям или, скорее, исправить то зло, которое успел совершить. Мне хотелось бы сделать мир ярче и светлей — по крайней мере, в тех местах, куда не падает тьма моего собственного сердца.
Вот так я, вознамерившись отыскать свой Идеал, вернулся домой, радуясь тому, что потерял свою Тень.
Когда воспоминания о блаженстве, испытанном мною после смерти в Волшебной стране, кажутся мне столь недосягаемо высокими, что к ним не может подступиться даже надежда, я думаю о мудрой старухе, прядущей в своей хижине: она говорила, что знает что–то такое, что слишком прекрасно и удивительно для слов. Когда меня одолевает тоска или настоящее смятение, мне часто кажется, что я всего лишь ненадолго вышел из её хижины и скоро вернусь, шагнув из очередного видения прямо к её очагу. Иногда в такие минуты я бессознательно оглядываюсь в поисках таинственного багрового знака, смутно надеясь войти в её дверь и вновь испить её ласковой мудрости. Я утешаю себя, говоря: «Я прошёл через Дверь смятения и вернуться из того мира, куда она вывела меня, смогу только через собственную могилу. На ней–то и начертан багровый знак; однажды я отыщу его, и сердце моё возрадуется».
Я завершу свой рассказ, поведав вам о том, что произошло всего несколько дней назад. С утра я был в поле со жнецами, и когда в полдень они остановились передохнуть, улёгся в тени огромного, древнего бука, растущего на краю поля. Я лежал с закрытыми глазами, слушая, как шелестят на ветру листья. Сначала до меня доносился лишь безмятежный, бессвязный напев, но потом звуки стали обретать чёткость, постепенно превращаясь в шёпот, покуда среди океана неразличимого шелеста я не разобрал слова: «К тебе грядёт, грядёт, грядёт великое благо, Анодос». Они повторялись снова и снова, и мне почудилось, что я узнаю голос мудрой старухи из хижины с четырьмя дверями. Я открыл глаза, и на мгновение мне почудилось, что между вековыми ветвями бука я вижу её лицо и молодые глаза, утонувшие в древних морщинках.
Приглядевшись, я увидел, что это всего лишь путаница сучков и листьев, через которую бесчисленными сквозными пятнышками проглядывает бесконечное небо. Но я всё равно знаю, что ко мне грядёт благо — что нас всех и всегда ждёт только благо, хотя мало кто осмеливается просто и неизменно в это верить. А то, что мы называем злом, — всего лишь единственное и самое лучшее обличье этого блага для каждого человека там, где он есть в нынешнюю минуту своей жизни. Прощайте.
Конец
