Беспокойный сон, мгновенное видение ее, моей спасительницы –Урсулы. Она бежала по шелестящей под дуновением ветерка луговой траве. Кто жепреследовал ее, изгоняя из волшебного царства кивающих головками, колеблющихсяцветов? Пурпурные ирисы окружали ее, их стебли с треском ломались у нее подногами. Она обернулась. Не надо, Урсула! Не оборачивайся! Разве ты не видишь этотпылающий меч?
Я проснулся в теплой ванне. Была ли то проклятая крестильнаякупель? Нет. Я увидел фреску, на которой в тумане вырисовывались фигуры святых,и тут же мгновенно различил более отчетливые фигуры настоящих, живых монахов,окружавших меня, стоявших на коленях на голом каменном полу. Длинные рукава иходеяний были закатаны, и они купали меня в теплой ароматной воде.
– Ах, этот Франческо Сфорца… – они разговаривалимежду собой на латыни. – Подумать только! Напасть на Милан и завладетьгерцогством! Словно у Козимо нет других забот и без этого Сфорца, натворившегостолько бед!
– Так он добился своего? Он взял Милан? – спросиля.
– Что ты сказал? Да, сынок, это правда. Он нарушилмирный договор. И вся твоя семья, вся твоя несчастная семья погибла от рук этихморских разбойников. Только не думай, что им удастся избегнуть наказания, хотьони и неистовствуют теперь по всей стране, эти проклятые венецианцы…
– Нет, вы не должны… следует сказать Козимо. То, чтослучилось с моим семейством, никак не связано с войной. Не человеческиесущества сотворили это преступление…
– Успокойся, дитя.
Целомудренными руками они отерли влагу с моих плеч. Я сидел,безучастно прислонившись к теплой металлической спинке ванны.
– …Ди Раниари, всегда преданный, – проговорил одиниз них, обращаясь ко мне. – А твой брат, ведь он собирался обучаться унас, твой милый брат, Маттео…
Я испустил жуткий крик. Мягкая рука накрыла мои губы.
– Сам Сфорца накажет их за это: Он опустошит всю ихстрану.
Я рыдал непрерывно. Никто не хотел понять меня. Они даже невслушивались в мои слова.
Монахи поставили меня на ноги. Меня одели в длинную удобнуюрубаху из мягкого полотна, словно готовили к смертной казни, но час такойопасности миновал.
– Я вовсе не сумасшедший, – отчетливо произнес я.
– Нет, нет, ты просто убит горем.
– Так вы понимаете меня?!
– Ты утомился.
– Вот мягкая постель, ее специально устроили для тебя,успокойся, перестань бредить.
– Демоны сотворили все это, – прошептал я. –Это были не солдаты.
– Я понимаю, сын мой, я знаю. Война ужасна. Война – этозатея дьявола.
– Нет, ведь это вовсе не было войной. Вы выслушаетеменя в конце концов?
Успокойся, это Рамиэль прислушивается к тебе; разве неговорил я тебе, что надо уснуть? Станешь ли ты слушаться? Мы читаем твои мыслитак же отчетливо, как и твои слова!
Я лежал на животе. Монахи расчесывали и высушивали моиволосы – они теперь отросли и стали очень длинными! Неухоженные волосысельского князя. Но купанье доставило мне ощущение огромного удовольствия иблагопристойной чистоты.
– Те свечи. Почему горят те свечи? – спросил я.– Развесолнце уже зашло?
– Да, – сказал монах, сидевший возле моейпостели, – ты спал.
– А можно попросить еще свечей?
– Конечно, я принесу тебе.
Я лежал в темноте. Моргал и старался вымолвить слова молитвыБогородице.
Вдруг в дверях появился яркий свет, сияли шесть-семь свечейв одном канделябре, и каждая испускала приятное, совершенное по форме пламя.Язычки его трепетали, пока монах медленно продвигался ко мне. Я разглядел его,когда он встал на колени, чтобы поставить канделябр возле моей постели.
Он был высок и худощав, как гибкая тростинка, в просторном,струящемся одеянии, а руки удивляли своей чистотой.
– Тебя поместили в особую келью. Козимо послал людей,чтобы захоронить твоих родных.
– Благодарение Господу, – ответил я.
– Да.
Итак, я снова заговорил!
– Они все еще разговаривают там, внизу, а ужепоздно, – сказал монах. – Козимо встревожен. Он останется здесь наночь. Весь город заполонили подстрекатели из Венеции, они пытаются настроитьгорожан против Козимо.
– А теперь успокойся, – проговорил другой монах,внезапно появившийся в келье. Он наклонился и положил мне под голову еще однутолстую подушку.
Что за блаженство это было! Я думал о тех проклятых, которыхдержали в голубятне.
– Как омерзительно! Наступила ночь, и они ожидают этогоужасного причастия.
– Что, дитя мое? Какое причастие?
И снова я мельком увидел фигуры, движущиеся, точнее сказать,проплывающие мимо в тумане. Но они мгновенно исчезли.
Меня затошнило. Мне снова понадобился тот тазик Ониудерживали меня за волосы. Заметили ли они кровь при свете канделябра? Яркийкровавый след? Он издавал такой тошнотворный запах!
– Как человек может вынести такой яд? – прошепталодин из монахов другому на латыни. – Осмелимся ли мы очистить его?
– Ты напугаешь его. Успокойся. Лихорадки у него нет.
– Ладно, вы чертовски заблуждаетесь, если считаете, чтоя лишился разума, – вдруг объявил я и как будто прокричал об этом иФлориану, и Годрику, и всем прочим.
Монахи уставились на меня в величайшем удивлении.
Я засмеялся.
– Я разговаривал с теми, кто пытался причинить мневред, – сказал я, стремясь, чтобы каждое слово звучало ясно и абсолютноразборчиво.
Теперь худощавый монах с удивительно чисто вымытыми рукамиснова встал передо мной на колени. Он погладил мой лоб.
– А твоя красавица-сестра, сестра, которую собиралисьвыдать замуж, она тоже?..
– Бартола! Разве ее собирались выдать замуж? Я ничегоне знал об этом. Да, он мог пожертвовать ее головой, ведь она быладевственницей. – Я разрыдался. – Эти черви снова принялись за дело втемноте. А демоны пляшут на своей горе, а город даже и пальцем не пошевелит.
– Какой еще город?
