Книга Принц и нищий - Марк Твен

Широкие ворота распахнулись, и ворвалась толпа горожан. Ониокружили женщин и заслонили их от короля. Во двор вошел священник, протолкалсясквозь толпу и тоже скрылся из вида. Король услышал какие-то вопросы и ответы,но ни слова не мог разобрать. Затем начались приготовления. Стража забегала,засуетилась, то исчезая в толпе, то вновь появляясь; толпа мало-помалу смолкла,и водворилась глубокая тишина.

Вдруг, по команде, толпа расступилась, и король увиделзрелище, от которого кровь застыла в его жилах. Вокруг женщин были наложеныкучи хвороста и поленьев, и какой-то человек, стоя на коленях, разжигал костер!

Женщины стояли, опустив голову на грудь и закрыв лицоруками; сучья уже потрескивали, желтые огоньки уже ползли кверху, и клубыголубого дыма стлались по ветру. Священник поднял руки к небу и начал читатьмолитву. Как раз в эту минуту в ворота вбежали две молоденькие девушки и спронзительными воплями бросились к женщинам на костре. Стража сразу схватилаих. Одну держали крепко, но другая вырвалась; она кричала, что хочет умеретьвместе с матерью; и, прежде чем ее успели остановить, она уже снова обхватила рукамишею матери. Ее опять оттащили, платье на ней горело. Двое или трое держали ее;пылающий край платья оторвали и бросили в сторону; а девушка все билась, ивырывалась, и кричала, что теперь она останется одна на целом свете, и умолялапозволить ей умереть вместе с матерью. Обе девушки не переставали громко рыдатьи рваться из рук сторожей; но вдруг раздирающий душу крик смертной мукизаглушил все их вопли. Король отвел глаза от рыдающих девушек, посмотрел накостер, потом отвернулся, прижал побелевшее лицо к стене и уже не смотрелбольше. Он говорил себе: «То, что я видел здесь, никогда не изгладится из моейпамяти; я буду помнить это все дни моей жизни, а по ночам я буду видеть это восне до самой смерти. Лучше бы я был слепым».

Гендон наблюдал за королем и с удовлетворением говорил себе:«Он заметно поправляется; он изменился, стал мягче. Прежде он, наверное,обрушился бы на тюремщиков, стал бы бушевать, кричать, что он король,требовать, чтобы женщин освободили. Он скоро забудет свой бред, и его беднаяголова станет опять здорова. Дай бог, чтобы скорее!»

В тот же день в тюрьму привезли на ночь несколькоарестантов, которым предстояло на следующее утро отправиться в разные города,чтобы понести кару за свои преступления. Король долго беседовал с ними, — он ссамого начала решил расспрашивать узников, чтобы подготовить себя к своемубудущему царствованию. Повесть их страданий терзала его сердце. В числезаключенных была бедная полоумная женщина, укравшая около двух ярдов сукна уткача; ее за это приговорили к виселице. Другой арестант прежде обвинялся втом, что он украл лошадь; против него не было никаких улик, и он уже избавилсябыло от петли; но не успели его выпустить, как опять арестовали за то, что онубил оленя в королевском парке; на этот раз вина его была доказана, и его ждалаверевка. Больше всего расстроил и огорчил короля рассказ одного подмастерья;этот юноша сообщил, что он однажды вечером нашел сокола, улетевшего от своегохозяина, и принес его домой, полагая, что имеет на это право. Но суд обвинилего в краже и приговорил к смертной казни.

Взбешенный такой бесчеловечностью, король умолял Гендонабежать с ним из тюрьмы прямо в Вестминстер, чтобы он мог скорее вернуть себепрестол; взойдя на трон, он тотчас же поднимет свой скипетр в защиту этихнесчастных и спасет им жизнь.

«Бедный ребенок! — вздыхал Гендон. — Эти горестные рассказыопять свели его с ума. А я-то надеялся, что он скоро поправится».

Среди арестантов был старый законник, человек с суровымлицом и непреклонной волей. Три года тому назад он написал памфлет противлорда-канцлера, обвиняя его в несправедливости; за это его приковали кпозорному столбу, отрубили ему уши, исключили из адвокатского сословия,взыскали с него штраф в три тысячи фунтов стерлингов и приговорили к тюремномузаключению. Недавно он повторил свой проступок, и теперь ему должны былиотрубить остаток ушей, взыскать с него пять тысяч фунтов стерлингов, выжечь емуклейма на обеих щеках и до конца жизни держать его в тюрьме.

— Это почетные рубцы, — говорил он, откидывая назад седыеволосы и показывая обрубки ушей.

У короля глаза горели гневом. Он сказал:

— Никто не верит мне, и ты не поверишь. Но все равно, черезмесяц ты будешь свободен, и самые законы, обесчестившие тебя и позорящиеАнглию, будут вычеркнуты из государственных актов. Свет плохо устроен: королямследовало бы время от времени на себе испытывать свои законы и учитьсямилосердию.