Новгородцев, после чего с шумом втянул в себя воздух и… разжал свою хватку.
Затем мы просто сидели на его постели, привалившись к стене и вытянув перед собой ноги. Мой летний костюмчик из льна смотрелся ужасным измятым — вчера я так и не нашла в себе сил переодеться.Глеб, видимо, решил проявить тактичность, поэтому тоже спал в одежде. Впрочем, его шортам и футболке всё было нипочём.
С интересом крутила головой по сторонам, разглядывая обстановку. Как и всё в этом доме, комната была полна мелочей — фотографий, дипломов, каких-то медалек, даже футбольный мяч с автографом имелся. Словно здесь всё ещё обитал подросток, а не взрослый мужчина.
— Я переехал сразу после школы, — будто прочитав ход моих мыслей, принялся оправдываться хозяин хором. — Мы с приятелями квартиру сняли. Хотелось свободы и…
— И чтобы было куда приводить понравившихся девушек, — подколола его, но Глеба это ничуть не смутило.
— И девушек в том числе, — сказал и усмехнулся сам себе, явно вспоминая времена своих многочисленных побед на любовном поле. О том, что победы были многочисленными я не сомневалась. — Я здесь набегами бываю, не ночевал никогда толком, но мама не хотела ничего менять.
— Кажется, ей не особо нравятся перемены, — осторожно заметила я, припомнив обстановку всего жилища.
— Она искренне верит, что её дом — её крепость.
Гадать от кого Элина так старательно защищалась за всеми этими рамочками и рюшечками не приходилось. Кажется, она сделала всё возможное, чтобы заполнить внутреннюю пустоту, вызванную отказом от прошлой жизни. Впрочем, сегодня я думала об этом без боли и раздражения.
— Мы все в это верим, — согласилась с Новгородцевым. — Но потом туда приходят очаровательные незнакомцы и…
— И творят всякую дичь, — с самым серьёзным видом закончил он за меня. — Кир, мне, правда, очень жаль, что так всё вышло. И если я чем-то могу загладить свой поступок…
— А я вот ни о чём не жалею, — резко перебила его. — Если бы ты тогда не приехал, ещё неизвестно сколько бы лет я мучилась чувством вины и, скорее всего, никогда бы больше не увиделась с мамой. И это бы очередной гранитной плитой легко бы мне плечи. А так… а так я хотя бы знаю, что облажались мы все вместе.
— Расскажешь о чём вы вчера разговаривали?
— Если честно, то ничего нового. Просто я поняла, что устала быть жертвой по отношению к родителям, по отношению к тебе… Это же очень легко сказать, что мама отказалась от меня. Но я… но я не хочу больше быть брошенной. Куда приятней считать, что я тоже не искала с ней встреч, и, значит, это тоже был мой выбор. Не знаю, понятно ли…
— Понятно, — чуть поспешно заверил меня Глеб. — Я… испытывал что-то похожее, только по отношению к своей биологической матери. Мне столько лет хотелось ей доказать, кого она потеряла. Что я тоже чего-то стою. Мне нравилось думать, что вот, добьюсь я успеха, а тут она… приедет и будет кусать локти. А она не приезжала, и где-то там, глубоко в душе, мне казалось, что это со мной что-то не так, раз она от меня отказалась. А потом… Потом как отрезало. Решил тогда, что это не она не приезжает ко мне, а я… больше не нуждаюсь в ней.
О да, его я тоже понимал как никто другой. В наших словах не было попытки оправдать непутёвых родителей, а лишь одно большое желание стать сильными и независимыми от чужих решений. Кажется, это называется ответственность, которую мы сами теперь несли за свои жизни.
— Знаешь, перед тобой я тоже хотела извиниться, — начала уже не так смело.
— Не надо.
— Надо. Тогда в гостинице я наговорила много лишнего. Я была разочарована результатами анализов и не думала ни о ком кроме себя. Видимо, до последнего верила в то, что если стану донором для мамы, то смогу… добиться её расположения.
— Тебе не нужно.
— Знаю. Но… тогда я совсем не осознавала, как много эта попытка значила для тебя, и что эта история… она не только обо мне. Уже только потом прокрутила в голове наш разговор и поняла, насколько неоднозначно прозвучали мои слова.
Глеб мотнул головой, словно гоня от себя неприятные мысли, после чего накрыл мою ладонь своей и переплетая наши пальцы.
— Не думаю, что сейчас это имеет какое-то значение. Главное, что ты здесь, это много значит.
Он не договорил, а я вот решила уточнить:
— Для кого?
— Для меня.
Вздох облегчения вырвался сам собой. Клянусь, если бы он заговорил про маму, мне пришлось бы его убить.
— Я здесь ради себя, — решила расставить все точки над i. — Потому что мне так надо… самой.
— Ого, — фыркнул Новгородцев с ноткой восхищения. — Я смотрю, кто-то успел отрастить зубки.
— Я быстро учусь, — улыбнулась хитро. После чего всё равно попросила: — Но ты пока всё равно будь рядом… и просто держи меня за руку.
— Буду, — пообещали мне с самым серьёзным видом.
Глава 24. Вместо эпилога
Следующие несколько дней напоминали хождение по тонкому льду, где каждый опасался сделать неосторожный шаг. Мы с Глебом всё больше молчали, словно присматриваясь друг к другу и до конца не зная, что делать после всех прозвучавших признаний. Сергей Аркадьевич почти всё свободное время проводил со своей женой, пытаясь урвать у злодейки судьбы как можно больше совместных мгновений. Папа же ходил задумчивым и хмурым, явно ощущая себя не в той тарелке, и всеми правдами и неправдами стараясь это скрыть. К своей чести сдался он уже на третий день, торжественно объявив нам за завтраком:
— Нужно ехать, — и бросил на меня многозначительный взгляд, будто намекая, что и мне пора бы паковать чемоданы. Чемоданов у меня с собой не было, впрочем, как и вещей, которые можно было в них упаковать. Вот уже несколько дней я щеголяла по «резиденции» Бауэров в неизменном спортивном костюме, привезённом из дома, меняя лишь футболки, бесстыже позаимствованные у Новгородцева.
Я заметно растерялась, беспомощно повернувшись к Глебу, наверное, ожидая, что тот примет за меня решение. Я бы, конечно, взъелась и поступила ровным счётом наоборот, но он предпочёл промолчать, лишь сжав мою
