улыбалась и боролась с моими «глупыми страхами» по-своему: приподнимала шторы, отодвигала от стены кресло, светила лампой под стол. «Видишь? – говорила она. – Здесь никого нет». По ее словам, спать со светом вредно, так как это не позволяет хорошенько выспаться. Убеждать ее в невозможности «хорошенько выспаться» в присутствии непонятных чудовищ, которые выходят из стен и потолка, едва лишь гаснет лампа, было бессмысленно. Она считала это все порождением моей слишком буйной фантазии, которая, в свою очередь, развилась вследствие недостатка у меня благочестия. Кончилось бы это тем, что у меня отобрали бы все книги, кроме школьных учебников, поэтому с какого-то момента я благоразумно замолчал. Все детство мне приходилось, стиснув зубы, перебарывать мои страхи в полном одиночестве, не имея никакой поддержки со стороны близких. Я даже не мог ни с кем поговорить о них.
Какое-то время я надеялся, что после окончания периода полового созревания все это пройдет. Но надежды были напрасны: напротив, когда я повзрослел, то невнятное, что я всегда усматривал в темноте, обрело более отчетливые очертания. Приходившие ко мне в темноте существа были антропоморфны – по крайней мере, в их клубящихся формах можно было различить «голову», «туловище» и «конечности». «Рук» – тех отростков, которые можно было бы считать верхними конечностями, – иногда насчитывалось больше двух, их бывало и три, и четыре, реже – пять. Порой у них наблюдались «пальцы», но куда чаще они завершались просто «кулаками». Они следовали за мной на значительном расстоянии и никогда, как я уже говорил, не пытались ко мне прикоснуться, однако само их присутствие чрезвычайно меня нервировало.
Из всего вышесказанного легко понять, почему я принял решение задержаться в городке и устроиться там на ночлег.
Если это городок, да еще портовый, рассуждал я, здесь непременно должна найтись какая-нибудь гостиничка. По крайней мере, водитель автобуса не отрицал, что таковая имеется. Правда, он пытался отговорить меня от этой затеи: мол, гостиничка довольно дрянная, автобус скоро починится, так к чему тратить время? Не лучше ли добраться до места назначения уже нынче ночью? Водитель был добрый малый, но я не внял его благоразумному совету и в результате попал под дождь. Полагаю, те немногочисленные пассажиры, что ждали окончания ремонта, сейчас сидели где-нибудь в чайной и смотрели на этот дождь из окна. Вряд ли кто-то из них думал обо мне – единственном, кто просто ушел, даже не потребовав вернуть часть денег за билет.
Итак, я был абсолютно один – если не считать моих незримых спутников, которые скоро станут видны. Следовало поторопиться и отыскать какие-нибудь стены, которые отгородят меня от внешнего мира. Я спускался все ниже по улице – к морю и вдруг заметил окно какой-то лавочки, где горел свет. Я решил зайти туда – справиться о гостинице и, если получится, немного переждать дождь. С поисками места для ночлега определенно следовало торопиться, потому что ночь надвигалась с неизбежностью смерти.
Я толкнул дверь и вошел. Глухо брякнул колокольчик, однако никто не появился на этот звук. Я огляделся по сторонам – я находился в книжной лавке, небольшой и под завязку забитой какими-то пыльными томами. Я окликнул хозяина и долго еще прислушивался, пока до меня наконец не донесся звук шаркающих шагов.
Затем и сам хозяин показался из-за стеллажа. Это был сравнительно молодой человек, но сильно искалеченный: одно плечо у него было заметно выше другого, левую ногу – неестественно тонкую и искривленную – он приволакивал. Голова сидела на плечах косо, на макушке, несмотря на то, что до старости было еще далеко, розовела плешь. Однако лицо у него было тонкое и красивое, и такими же тонкими и изящными были его руки с длинными прозрачными пальцами.
Писклявым голосом он приветствовал меня. Видно было, что мой визит его несколько раздосадовал, и он не счел нужным скрывать это.
– Зашли переждать дождь? – вместо приветствия проговорил он. – Что ж, я не могу выгнать потенциального покупателя, это против правил торговли. Постарайтесь ничего здесь не трогать. И лучше снимите плащ. С него течет вода – если она попадет на книги, будет нехорошо. Стойте у входа. Я принесу вам табурет.
Я был задет подобным приемом, хотя, если подумать, у хозяина книжной лавки имелись все основания говорить так. В сущности, он недалеко ушел от истины. Поэтому я безропотно скинул плащ и дождался табурета. Меня немного покоробило, когда хозяин лавки отодвинул мой плащ к самому порогу, причем сделал это ногой.
– Уф, – произнес он и вдруг улыбнулся совершенно детской, веселой улыбкой. – Главного врага мы с вами изгнали. Теперь, когда Мистер Сырость больше не грозит жизни моих книг, посидите здесь. Я сделаю горячий чай.
– А Мистер Горячий Чай не в родстве ли с Мистером Сыростью? – спросил я, невольно улыбаясь в ответ.
– В очень дальнем, – сказал хозяин без тени улыбки и снова скрылся за стеллажами.
Пока его не было, я осматривался. Свет здесь был яркий, на полках теснились книги, между двумя стеллажами видна была передвижная лесенка. Я вдруг понял, что нашел те стены, которыми хотел бы отгородиться от непогоды и надвигающейся ночи, однако пока не знал, каким образом мне уговорить хозяина книжной лавки позволить мне остаться на ночь. Но в любом случае мысль о том, чтобы снова выйти в сумерки под ледяной дождь, приводила меня в ужас.
Он появился с подносом в руках. Маленький чайник, два блюдечка с джемом и две чашки стояли на крошечной кружевной салфетке без единого пятнышка.
– Переходите за стол, – сказал он, кивая мне подбородком в сторону небольшой двери, за которой, очевидно, помещалась подсобка.
Я последовал приглашению и придержал для него дверь.
В подсобке находился столик и стул. Все остальное пространство занимали книги, увязанные пачками.
Я принес табурет, с которого хозяин тщательно газетами стер остатки влаги. После этого мы довольно уютно устроились пить чай.
– Эден Фишер, – представился он. – Здешний букинист.
– Меня зовут Камерон Эллингтон, – сказал я. – Я здесь проездом… Видите ли, наш автобус сломался и…
Он смотрел на меня с любопытством.
– Вы из Нью-Йорка? – осведомился он. – Мне кажется, я узнал акцент, но…
– Вы угадали, – кивнул я. – Предпринял поездку к родственникам, но неудачно.
– Решили заночевать здесь?
– А это возможно?
Он помолчал, глядя в темное окно.
– Вам, наверное, уже говорили, что гостиница у нас только одна и она… не слишком подходит для джентльмена из Нью-Йорка.
– Да, я слышал что-то такое от нашего водителя, но мне кажется, что гостиница есть гостиница. Даже если там грязно – это всего лишь на одну ночь.
– Там не только грязно, – сказал он. – Собственно, это не гостиница, а бордель. Поэтому цены там высокие, а публика шумная. Полагаю, вас это не устроит.
Тьма за окном сгущалась. Из-за туч ночь наступила раньше, чем обычно, и я уже различал, хотя и смутно, знакомые фигуры, клубящиеся поблизости от окна. Эден Фишер показался мне человеком понимающим – во всяком случае, открытым для понимания, – и я решился.
– Я не мог бы заночевать здесь? Разумеется, за плату, – спросил я. – Меня не смущает ночлег на полу, лишь бы… лишь бы горел свет.
– Свет? – Он посмотрел на меня пристально.
– Да, я… Видите ли, я не могу спать в темноте.
– В таком случае, сэр, боюсь, бордель – это как раз то, что вам нужно.
Я замолчал и в полном безмолвии пил чай – жидковатый, но действительно горячий.
Неожиданно Эден Фишер заговорил снова:
– Если вы расскажете мне честно, почему зашли в мою лавку и почему не уехали вместе с остальными пассажирами на автобусе, я подумаю над вашей просьбой.
– Это прозвучит странно, – начал я, но он остановил меня быстрым жестом:
– Не имеет значения, как это прозвучит. Я умею распознавать ложь, поэтому советую просто сказать все как есть.
– В таком случае – для начала, я боюсь темноты.
– Плохо видите в темноте? Страдаете «куриной слепотой»? – быстро уточнил он.
– Нет, дело в другом. Я вижу странные фигуры – там, во мраке. Они меня пугают.
– Они причиняют вам вред?
– Нет, но…
– Иррациональный страх неизведанного – вполне почтенное чувство, – проговорил Эден Фишер. – Благодаря ему наши предки и выжили, и передали нам этот древний инстинкт. Те, у кого такого инстинкта не было, вымерли несколько десятков тысяч лет назад.
Я кивнул и продолжил:
– Я не слишком люблю людей. По правде говоря, стараюсь их сторониться. Работаю в физической лаборатории, обычно один, изредка у меня появляются лаборанты, но почему-то они быстро увольняются. Видимо, из-за моего характера. Не люблю объяснять то, что мне представляется очевидным.
Он посмеялся:
– Надо полагать, «очевидным» это представляется только вам. Бедные лаборанты!
– Не смейте их жалеть! – вспылил я. – Жалкие тупицы, которые пришли в чистую науку со своими маленькими ссохшимися мозгами! Уверен,