– Как это может быть?
– Король Яков бежал из Англии и явился сюда с пустыми руками, только в той одежде, что была на нем. В чужой стране он не может поднять налоги, своих денег у него нет, поэтому королевский двор содержится на деньги французского короля. И, по правде говоря, я думаю, Людовик сожалеет, что предоставил Якову убежище, когда Вильгельм захватил английский трон. Особенно теперь, когда ясно, что Яков уже не вернется назад.
– Ссора трех королей отражается на стольких судьбах, – проговорила графиня. – Три короля! Обдуй меня, ветерок! Вот оно! – Леди Анастасия тут же пожалела о своем всплеске эмоций в присутствии Изабеллы Мердо-Мактавиш, которая вздрогнула и выронила карты. Богоявление, а иначе – Явление Бога, то есть Рождество, и поклониться младенцу Иисусу пришли три волхва, или три короля. А графиня понимала, что все якобитские склоки связаны с судьбой трех королей: двух английских и одного французского. – Я хотела сказать, как ужасно, что при трех королях здесь царит такая нищета.
– Однако никто не обвинит в ней Вильгельма. Он преспокойно сидит себе по ту сторону Ла-Манша. Бедняки в его стране не обречены на нужду.
Пока Изабелла собирала рассыпавшиеся карты, графиня пыталась припомнить слова королевской загадки. Кажется, так: Л. С; Богоявление; вечер пятницы; затем Апокалипсис, а потом Воскресение.
– Простите меня за ту проделку с картами, графиня. Теперь я сожалею, что так поступила с вами. Мы действительно родственные души, но, приехав, вы показались мне одной из них – богатой и равнодушной. Или стоящей на социальной лестнице настолько высоко, что вам безразлично, как мы бедны.
Она перемешала карты.
– Не скажете ли, Изабелла, к кому перешел мой дом? Прошу вас, дайте мне возможность вернуть его назад.
– Я не могу этого сделать. – Изабелла выложила карты в ряд на траве. – Правда не могу.
– Зачем было дразнить Элпью, столько сообщив ей и не закончив?
– В Бастилии мы были в безопасности. Я не думала, что меня когда-нибудь выпустят. Вы же слышали рассказы про это место. – Она положила туза треф и уставилась на него. – Теперь я жалею, что вообще разоткровенничалась с Элпью.
Изабелла встретилась с графиней взглядом, и та прочла в ее глазах глубокую печаль.
– Но я верну его вам, обещаю.
Элпью сидела в последних рядах погруженной в полумрак городской церкви.
Вечерняя служба закончилась, и мальчики-служки готовились к завтрашней мессе. Элпью от всей души желала, чтобы все они куда-нибудь делись и дали ей возможность просмотреть Библии, стоявшие в ряд на огромной дубовой полке рядом с местом для певчих. В приходе, где так много англоговорящих прихожан и у многих священников, как заметила Элпью, ирландские имена, не могло не быть Библии на ее родном языке, помимо Библий на французском и латинском.
Она припомнила, что Уэкленд и Прюд говорили об обмене записками через исповедальню. Сыщица обошла храм со всеми его приделами и нашла различные ящики для пожертвований – на хлеб для бедных, на ремонт церковной крыши, – но ни одного с табличкой «Исповедальня».[81]
Элпью наблюдала, как молящиеся по одному, с опущенными головами преклоняли колена перед алтарем и молились.
С непроницаемыми лицами прошли две монахини, и от их развевавшихся покрывал на Элпью повеяло прохладой. Было жарко, и Элпью ничуть не возражала бы, если б вокруг нее целый день ходили несколько монахинь – эдакий сен-жерменский эквивалент рабов-нубийцев с опахалами.
Следом за монахинями по проходу шла женщина в черном. Она остановилась у одного из рядов и, протянув руку, обратилась к молившемуся мужчине. Тот покачал головой, и она протянула руку, уже подойдя к Элпью.
– Вы не могли бы выделить мне пенсию? Я бедная вдова, и у меня кончились деньги…
– Извини, голубушка, – ответила Элпью. – Я бы с удовольствием, но…
Женщина вытащила из рукава клочок бумаги и вложила его в руку сыщицы. Не поняв толком, как реагировать, Элпью улыбнулась, кивнула и, пробормотав «спасибо», сунула бумажку в карман.
Чуть громче, чем следовало бы в церкви, женщина произнесла «Марк!» и пошла к кому-то другому в последнем ряду.
«Матфей, Марк, Лука и Иоанн, – подумала Элпью. – И сегодня я ищу творение евангелиста Иоанна. Премного благодарна вам, мадам».
Мальчики-алтарники одновременно преклонили колена и удалились в ризницу. Элпью торопливо двинулась по проходу и поднялась по ступенькам, ведущим к книжным полкам. Вытащила первую огромную Библию. На латыни. Элпью поставила ее на место. Еще три на латыни, потом с пометкой. «Дуэйская»,[82]которая, к ее радости, оказалась на английском языке. Элпью водрузила ее на специальную подставку, нашла Апокалипсис и стала читать.
Так говорит Первый и Последний, Который был мертв и се жив: знаю твои дела, и скорбь, и нищету (впрочем, ты богат)…[83]
Элпью пожалела, что не может, не привлекая внимания, выписать этот отрывок.
Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, Диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять.[84]
Элпью улыбнулась, скрестила пальцы, надеясь, что скорби и в самом деле продлятся не больше десяти дней, а затем они с графиней благополучно вернутся домой. Домой! Правда, до отъезда нужно еще разгадать одну небольшую загадку, иначе одному Богу известно, что с ними будет.
Знаю твои дела, и что ты живешь там, где престол сатаны, и что содержишь имя Мое, и не отрекся от веры Моей…[85]
Возможно, это зашифрованное описание сен-жерменского двора и того, как все его обитатели последовали в изгнание за королем ради своих религиозных убеждений.
Побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает.[86]
Белый камень? Может, это ставки в игре? Элпью опасалась, что данное произведение написано слишком витиевато и туманно и содержит множество скрытых значений или вообще ничего не значит.
Так говорит Сын Божий, у Которого очи – как пламень огненный, и ноги подобны халколивану…[87]
