мама тоже была бродячей артисткой, а папу она не помнит.
Исабель поежилась
– Я бы тоже такого отца предпочла забыть. Можно расспросить папу, когда он вернется. Может быть, ему она рассказывала больше.
– А можно и не спрашивать, – Винсент встал возле кресла и положил руку на плечо Исабель. – Все, что твоя мама хотела доверить Мелеху, останется между ними. А если твой отец чего-то не знает, не думаю, что я или ты имеем право тревожить память о Лисавет.
Исабель прижалась щекой к руке Винсента.
– А всадник? При чем тут всадник?
Виконт помолчал. Руку он не убирал и в наступившей тишине слышалось тихое дыхание Исабель и чуть неровное – его.
– Жан-Жак писал, что тот родственник, который получил наследство, благодаря этому очень удачно женился, – ответил, наконец, Винсент. – Получил за женой прекрасное приданое, а связи ее семьи позволили ему занять заметное положение в высшем свете. Я могу только предполагать, что тот всадник и был этим родственником. Малые Топи находятся по пути из столицы в Крамахен, раньше это было очень популярное место для отдыха у знати. Наверняка всадник знал Лисавет лично. И увидев тебя он не мог не заметить сходства. Поэтому он и приехал в деревню на следующий день. Найти Лисавет, расспросить о тебе. Может быть, он боялся, что Лисавет узнает его. Что решит вернуться, попробует потребовать свою долю наследства – барон ведь официально не отказался от нее. Или опозорит его перед невестой своим появлением. Бродяжка в родных. Думаю, он не случайно встретил тебя потом у деревни. Он искал тебя. Он дал тебе ягоды специально и подсказал, что сказать маме. Что это ты собрала их для нее.
Горло Исабель сжало спазмом.
– Но я могла… могла рассказать о нем. Маме. Что он дал ягоды. Как он…выглядит.
– Могла. Но получилось так, как тот человек задумал, – глухо сказал Винсент. – Если, конечно, я вообще прав в своих догадках.
Слезы, наконец, покатились по щекам Исабель. Она оплакивала маленькую себя, маму, оплакивала невозможность найти того всадника и посмотреть ему в лицо, весь этот странный, жестокий высший свет и то, что с момента смерти мамы Мелех так и не научился снова улыбаться по-настоящему. Исабель встала и уткнулась лицом в грудь виконта. Тот молча обнял ее, крепко прижав к себе.
– Спасибо, – прошептала Исабель. – Спасибо, что постарался узнать о маме. И что… не стал мне врать.
Я не думал, что будет так тяжело. С момента появления Исабель в Лозе я словно вынырнул из какого-то беспросветного тумана. Долгие годы мне казалось, что я справился, сумел, устоял и выстроил свою жизнь. То, что от нее осталось. У меня был план и была цель. Исабель не сделала ведь ничего особенного, так? Она не уговаривала меня, не вела со мной душеспасительные беседы, не строила воздушные замки, не обещала мне чего-нибудь и не просила взамен. Как же так получилось, что я волновался как юноша с пушком на губах, когда обнимал ее? Почему я так боялся, что Исабель возненавидит меня? Возненавидит, что я раскопал историю Лисавет.
– Спасибо, что не стал мне врать, – шепчет Исабель куда-то в район моего гулко бьющегося сердца. И я делаю нечто невероятно глупое. Я предлагаю Исабель танец.
– В углу, конечно, не спрятан оркестр, – пытаюсь я шутить. – Но…
Исабель без раздумий вкладывает свою руку в мою. Я обнимаю ее за талию – ближе, чем, положено по всем правилам приличия, но к дьевону эти правила. Сначала Исабель сбивается с шага и спотыкается и краснеет от смущения. Но мне нравится танцевать с ней, и, кажется, Исабель тоже. Мы входим в ритм танца и кружимся по комнате. Свечи мелькают перед глазами, мы молчим, но мне кажется, что музыка, тихая, но отчетливая, заполняет пространство вокруг. Дотянувшись до нас из далекого прошлого Лозы. Исабель закрывает глаза. Ей не страшно споткнуться, упасть или наткнуться на что-то. Она… верит мне. Да, знаю, это всего лишь танец, но мне очень важно, что мне верят.
Не знаю, сколько проходит времени. В конце концов, мы выбиваемся из сил. Я предлагаю Исабель пройтись по коридору второго этажа и обещаю рассказать о всех, кто изображен там на портретах. Когда-то такая «прогулка» была одной из немногих возможностей для пары «прилично» провести время наедине друг с другом. Правда, обычно парадные портреты собирали в специальной галерее, не чета Лозе. Ведь в галерею в любой момент могли зайти другие гости, пройти слуги, да и скрытых уголков в галереях нет.
За окном давно ночь. Мы медленно идем рядом, держа в руках подсвечники с зажженными свечами. Я рассказываю Исабель историю моей семьи. На сей раз без злости и горечи. О своей бабушке, которая прекрасно ездила верхом. О прадеде, который мечтал сбежать и стать юнгой на корабле, а, в итоге, занял один из высших постов в Морской Ассамблее. О маме, кузенах и странном художнике, который приехал писать мой портрет, когда я был ребенком, а, в итоге, украл у нас двух канареек. Исабель смеется и я смеюсь вместе с ней.
Это странная ночь. Мне кажется, что время утекает сквозь пальцы, хотя как раз времени у меня много, очень много.
Хотя, если повезет, то уже нет.
Могу ли я теперь считать это везением?
Исабель, наверное, что-то чувствует. Она зевает, прикрыв рот ладонью, я вижу, что она борется со сном и усталостью, но упорно не желает идти спать. В конце концов она проваливается в дрему прямо в библиотеке, свернувшись клубочком в кресле. Сразу после того, как просит меня прочесть что-нибудь из стихов, которые мне нравятся. Я хочу принести что-то, чтобы укрыть Исабель, но едва я делаю несколько шагов, как она открывает глаза.
– Винсент, – сонно просит Исабель. – Побудь со мной.
Как будто я могу куда-то деться.
Странная ночь.
Я опускаюсь на пол возле Исабель и она вдруг берет мою руку в свои и прижимает ладонью к своей щеке. Перебирает пальцами мои волосы, а потом прижимается лбом к моему лбу. Сжимаю руки в кулаки. Боги, Исабель, я же живой человек. Живое Чудовище. И я понимаю, чего ты ждешь. Или думаешь, что ждешь.
Касаюсь губами краешка ее губ и Исабель замирает. Замирает, но не отшатывается. Стискиваю зубы.
– Спи, я никуда не уйду, – шепчу я и снова целую ее в другой краешек губ. – Все будет хорошо, Исабель.
Она смущенно улыбается и, прижавшись к моему
