про твою маму. Честно говоря, я не думал, что получу ответ так быстро. Оказывается, в свое время это был довольно заметный скандал. Такой скандал, который не мог пройти мимо моего друга. Он основал листок сплетен и… нет, не то, – оборвал сам себя виконт.
Глотнул вина и, посмотрев на замершую Исабель, покачал головой.
– Ладно. Считай, что я рассказываю тебе сказку. Много лет назад в столице жил барон Мессе. Человек богатый, властный и жестокий. Ему было пятьдесят, когда он женился на леди Визвур, а ей не было и семнадцати. Как говорят, девушкой она была доброй, талантливой и хрупкой. Барон очень хотел сына, которому передал бы титул и наследство. Но через несколько лет у него родилась дочь. Через несколько, как шептались, очень жестоких для леди Визвур лет. Говорят, барон чуть не убил жену за то, что она не смогла подарить ему сына – и лишь присутствие уважаемой во всем городе повитухи спасло леди. Впрочем, леди все равно умерла через несколько дней. А слухи – слухи все равно пошли и больше желающих отдать за барона своих дочерей не нашлось. Барону пришлось смириться с тем, что дочь единственное, что у него осталось. Он не любил ее, нет. Но он вложился в лучшее образование, которое тогда полагалось дать дочери. Музыка, танцы, этикет, домоводство, история, письмо, азы географии, продвинутое цифроведение. Он растил ее как жемчужину, как розу. Чтобы ее замужество было наиболее выгодным. Чтобы он отыгрался хотя бы в этом. Ужиться с характером барона было непросто, учителя и гувернантки менялись один за другим и росла юная леди больше предоставленная сама себе, чем твердой руке воспитателей.
Когда дочери исполнилось восемнадцать, барон нашел ей блестящую партию. Старшего сына графа Ларетти, Еджина Ларетти.
А за несколько дней до свадьбы Ларетти-отец получил письма. Переписку между покойной леди Визвур и лесничим, что когда-то следил за угодьями барона. Это были короткие записки и не ясно, кто и как нашел их – лесничий умер через несколько лет после леди Визвур. Не ясно, почему и кто сохранил их.
Исабель, казалось, забыла как дышать. Винсент мрачно продолжил рассказ.
– Прямо сказано не было, но были основания считать, что дочь барона… вовсе не его дочь. Свадьба, разумеется, была отменена. Барон был в гневе, общество получило грандиозный скандал и репутация дочери была безнадежно погублена.
– Но почему, – губы Исабель дрожали. – Она же ни в чем не виновата!
Винсент криво усмехнулся.
– Виновата была ее мать. Высшему свету этого было достаточно.
Слуги шептались… да что там, потом об этом заговорили почти не стесняясь, что барон избил дочь до полусмерти. Вымещая на ней всю злость. Он запер ее и лишь опасаясь окончательной опалы и слухов допустил к ней лекаря. Щедро ему заплатив за молчание.
А потом дочь сбежала, забрав с собой шкатулку с украшениями покойной матери. Барон искал ее, упорно искал, нанятые люди обшаривали все окрестные деревеньки, каждый закоулок ближайшего города. След нашелся в Лисоле, где похожая на беглянку леди продала часть украшений. Через полгода – в Ганобе, где схожая по описанию леди снимала квартиру у чопорной вдовы и брала уроки скрипки у ее сына-музыканта. Правда, сама леди словно поняла, что ее нашли, и в квартиру за вещами не вернулась. А потом барон скоропостижно умер, и все его состояние отошло к сыну его двоюродного брата, как к ближайшему из оставшихся и найденных родственников. Который, как поговаривали, очень, очень в нем нуждался.
– Ты хочешь сказать, что…
Винсент поднялся и подошел к небольшому столику в углу. Открыл ящичек и, вернувшись к Исабель, протянул ей маленький листок. Выцветший от времени, но все еще отчетливый карандашный портрет девушки с изящными, миловидными чертами лица. Девушка смотрела спокойно и нежно, а в ее губах словно пряталась улыбка.
– Мама… – прошептала Исабель. Ей показалось, что в комнате стало резко меньше воздуха. Голову сжало тисками, хотелось закричать или заплакать, но не было ни голоса, ни слез.
– Тише, тише… – Винсент забрал листок из ослабевших пальцев Исабель и, взяв графин с водой, налил Исабель стакан. Девушка сделала несколько глотков и закрыла глаза, пытаясь выстроить в голове картинку, как привыкла. Картинка не складывалась. Ее мама, мама с испачканными от ягод пальцами, мама, разминающая глину, мама, сияющими глазами смотрящая на отца, причесывающая дочери волосы, поющая колыбельную, мечтательно смотрящая в небо, никак не превращалась в знатную леди, которую избили и заперли. Как… в сказке.
– Я сразу понял, что на рисунке Лисавет, – тихо продолжил Винсент. – Ты похожа на нее, Исабель.
– Как ты… откуда он у тебя?
– Мой друг, Жан-Жак, тогда только начинал выпуск своего листка сплетен. Ему нужно было что-то особенное, чтобы выделиться среди других. Он потратился на поездку, караулил у дома барона и, в конце концов, подкупил одну из служанок. Она согласилась вынести из комнаты Лисавет что-нибудь личное. Какое-то письмо или, может, дневник, вдруг там были бы детали, о которых не знают другие. Но служанка не нашла ничего полезного. Только вот этот портрет. Тогда на вечерах модно было писать друг другу стихи, оставлять в альбомах памятные рисунки и пожелания. Видимо, кто-то нарисовал Лисавет и подарил рисунок ей. Использовать его Жан-Жак не стал, но сохранил в своих архивах. Вот такое удивительное совпадение.
– Сказка про Королеву Роз, – прошептала Исабель. – Может, мама придумала ее про себя? Та девочка это она? Но кто тогда король и королева?
Винсент покачал головой.
– У меня есть только предположения. Честно говоря, я думал над судьбой Лисавет с того момента, как получил письмо. И тоже вспомнил про ту сказку, про розы. Твоя мама была бродячей артисткой. Может быть, Король и Королева Роз это кто-то из бродячего театра. Кто приютил ее, после того, как ее нашли в Ганобе. Может, твоя мама чем-то помогла этому… Королю. Например, у нее остались какие-то деньги или украшения, которые она могла предложить в обмен на то, чтобы ее взяли в труппу, – виконт пожал плечами. – Или над ней просто сжалились и решили, что она может быть полезна. Увы, мы это уже никак не проверим. А когда театр проходил через Малые Топи твоя мама встретила твоего отца. И осталась с ним.
– Папа говорил, что увидел, как мама играет на скрипке, и влюбился сразу, – вспомнила Исабель. – Но, если честно, больше я ничего не знаю. Ни он, ни мама не рассказывали мне деталей. И мама мало что рассказывала о своем прошлом. Говорила, что ее
