потом старшина привел в расположение не просто мальчишку, а младшего сержанта, который стал что- то плести из ивовых веток и лыка.
На шутки про сапоги и лапти мальчишка только взглянул на шутников и продолжил работу. Сделал три пары странных конструкций… Потом вернулся Овчаренко и заставил парнишку пришивать нашивки за ранения: две желтые и три красные. И шутить как-то расхотелось, но не верилось…
Полковник Черненко тоже был удивлен: мальчишка не только прошел по болотцу, но и в след за ним через болотце прошел здоровяк Овчаренко. Майор Смирнов тоже хотел пройти, но полковник остановил:
— Майор, не лезь в болото… Я все понял — толковый парнишка, оставляй у разведчиков.
Разведгруппа старшего лейтенанта Миленкина, из шести человек, в конце мая получила разрешение на проход в тыл противника через болото в районе деревень Раковичи и Михайловка. Болото Бридский мох в этом районе считались непроходимыми, что было на руку разведчикам. Задача стояла следующая: выяснить, какие части находятся на этом направлении в сторону Паричей. В этой разведгруппе был и Сережка. Серый и сам понимал, что еще слаб после ранения, но — напросился, а майор Смирнов поддался на уговоры, которые больше походили на шантаж. Знал бы Серый, чем обернется для него этот «шантаж»…
Болото прошли в мокроступах практически без проблем. На той стороне разведчики обнаружили несколько пулеметных точек и … и все. Фрицы верили своим картам, где болото Бридский мох был заштрихован сплошными линиями — считалось непроходимым.
После захода в одну из полусожженых деревенек — Раковичи, разведчики решали, куда идти дальше, в район Чернина или Селища. Решили искать удачу на дороге Чернин — Паричи. Быстро прошли около километра до очередного болота, потом 500 метров по болоту, по-пластунски по открытому пространству до дороги, пересекли дорогу и нырнули в лес. А на поляне… земляники видимо — невидимо, и это в конце мая! После небольшого отдыха к Сережке подошел Овчаренко.
— Серый, тут такое дело… — то ли смущенно, то ли хитро улыбнулся старшина, подавая вещмешок. — Дальше пойдешь в открытую, по дороге. Мы подстрахуем. Как появится стоящий язык — будем брать. Вот тебе вещи, переодевайся…
Сережка снял маскхалат, гимнастерку, галифе, достал вещи из вещмешка…
— Вы чего, издеваетесь? Это же девчячье!
— А чего издеваемся? Ну, девчячье… — начал старший лейтенант Миленкин.
— А что, мальчишечьего ничего не нашлось? — продолжал возмущаться Серый.
— А ты что, не слушал, что в хате говорили? А, ты же в охранении был! Слушай! Фрицы зачистили все деревни в округе: одни каратели сожгли, в других всех парней от 14 лет и мужчин угнали. Так что… будешь девочкой. — констатировал старший лейтенант.
— Не буду я девчачье одевать!
— Серый, ты хочешь операцию завалить? Хорош ломаться, не пряник! Тоже мне форья! — выдал старшина Овчаренко.
— А что такое — форья? — не понял Сережка.
— Форья? Ну, вроде ругательство… Ну… это как девка, которая ломается, вся такая из себя «фифа». Ну, вспомни фильм «Цирк»! Там к Орловой американец клинья подбивал, она ему «от ворот поворот», он ей в лицо тряпки дорогие кидает и кричит: «Форью, Мэри!»
— А-а-а! Фор ю, Мери! — дошло до Сережки, который начал безудержно смеяться. — Форья! Это кто ж додумался!? Форья!!!
— Ну-у, не знаю, у нас в деревне все так ругались!
— Хорош ржать, давай, переодевайся, — остановил Сережкину, почти истерику, старший лейтенант. Нахмурившийся сережка стал переодеваться.
— А че, щаплая (красивая) девчуха получается, правда калявая (стройная) слишком… Платочек не забудь, на лысоту-то… — чисто глумился один из бойцов.
— Да пошли вы… — не выдержал Серый.
— Младшой! Хорош бузить! Дело делаем. Лес идет вдоль дороги метров 300, только там никто не остановится, партизан побоятся. Значит идешь дальше — вот тебе туесок с земляникой. Ты идешь в Рудню, продать ягоду, купить хлеба… — придумывал на ходу Миленкин.
— Да меня первый полицай за шкирку возьмет… с такой сказкой! Вы мне еще красную шапку дайте!
— Так ты на полицаев не выходи, выходи на легковушку! На немцев! Уверен, поведутся на ягодку! — продолжал импровизировать старший лейтенант.
— Так поведутся на «ягодку» или на ягодки? — хмуро переспросил Серый, чем вызвал очередной «тихий ржач» разведчиков.
— Серый, хорош хохмить, а то я не выдержу, — почти плакал Овчаренко.
— Дядь Вань, кто в роте про это расскажет кому, я тому в постель теплого чая налью, пусть в желтых кальсонах походит, скажу, что он обоссался! — выдал угрозу Серый.
— Мужики, — перестал смеяться Овчаренко. — А вот это уже серьезно! Он если обещает — делает.
«Девочку», идущую вдоль дороги, догоняли легковая машина и мотоцикл. В машине ехал интендант гауптман Вольф На мотоцикле с пулеметом была его охрана, два солдата. Партизан гауптман, конечно, побаивался, но зимой в округе была проведена карательная операция, несколько деревень сожгли, несколько выселили, всех лиц мужского пола от 14 до 65 лет отправили на работу в Германию. Партизан загнали в леса и болота.
— Клаус, останови вон у той девочки! — приказал Вольф водителю.
Около девочки затормозила машина. Дверь открылась и, поставив правую ногу на придорожную пыль, немецкий офицер поманил девочку — босую, маленькую замарашку, в платье не по размеру, пальцем:
— О! Медхен, ком… Ком! Девочек, иди сюда…
Девочка, сжавшись почти в комочек, прижимая к груди туесок, сделало один нерешительный шаг, второй, приблизилась к машине.
— О! Erdbeere (земляника)! — немец взял у девочки туесок. Попробовал. Покачал головой сверху вниз. — Гут, зер гут!
Притарахтел мотоцикл с охраной.
— Клаус, посади девочку в машину, она поедет со мной!
— Слушаюсь, герр гауптман!
Девочка попыталась поупираться, но водитель дал ей легкий подзатыльник, дернул за руку, показал, что нужно сесть в машину.
— Сидеть! Ферштейст? — водитель закрыл дверь за севшей на заднее сидение девочкой.
Мотоцикл двинулся. Гауптман улыбнулся, думая о чем-то приятном. Водитель обошел машину, сел за руль..
— Нихт бевеген! (не двигаться!) — совсем неожиданно произнесла «девочка» грубоватым мальчишечьим голосом, и Клаус увидел, что та положила правую руку с зажатой «лимонкой» на погон гауптмана, на пальце левой рукой покрутила выдернутое кольцо. — Сидеть! Вашу мать! И
