Солнце еще не встало, и Шут, если он и двигался там, тонезримый или просто неразличимый в лунном сиянии, растворенный в нем, иболунный свет есть ни что иное, как отражение света солнечного. Если Таро ивправду заключали в себе все сущее в мире, тогда и в самом порядке ихчередования был смысл. Повествование карт завершится тогда, когда мистерияСолнца сменит мистерию Луны. Затем протрубят трубы, созывая на Страшный Суд,раскроются могилы и в последнем таинстве одинокая фигура, называемая «Миром»,завершит радостный танец во вселенной без солнца и луны. Тогда число СтаршихАрканов станет полным. Если, конечно, не считать Шута, потому что его мудростьчеловечество полагает глупостью, пока не постигнет ее. Шут правитель всего илиничто; но если он — ничто, значит, человек рожден мертвым.
Нэнси стояла над миром. Ее протянутые руки ощущали удары, ноона лишь смеялась, видя, как бессильно опускаются дубины, пытавшиеся нанестиудар снизу вверх и не способные пробить маленькие живые щиты, защищавшие от нихмир. Она смеялась, ощущая эти удары, точно так же, как однажды смеялась иподшучивала над Генри, когда его пальцы щекотали ее ладонь; сама опасность превратиласьв радость любви. От ее смеха, как от блистающего духовного меча, пятилисьпризрачные гиганты; смех, обоюдоострое оружие, слетал с ее губ, словно с устнекоего мистического героя Апокалипсиса. Смех и та сила, что всегда хранит мир,вошли в нее и, по-прежнему смеясь от переполнявшей ее чистой радости, онадвинулась вперед. Призрачные духи рассыпались перед ней и бежали обратно, вхаос; серый снежный вихрь принял их, и в следующий миг Нэнси снова оказалась взолотом сиянии, она опускалась в него, шла через него. Золотой туман вихрился,дрожал, уплотнялся, темнел. Она стояла у золотого стола, только теперь на немне было фигурок. Нэнси взглянула через стол и увидела напротив дикое лицоДжоанны, ее стиснутые кулачки и рот, кривящийся непроизносимыми звуками.
Руки Нэнси обвисли; радость, безраздельно владевшая ей,стремительно покидала тело; она притихла. Однако еще не все было сделано. Буряобратилась вспять, но Нэнси не знала, удалось ли усмирить стихию окончательно;усомниться ее заставило свирепствующее в нескольких футах от нее воплощениеурагана.
Джоанна вошла в комнату, когда туман, таившийся в танце илисамих фигурках и вызванный влюбленными, уже заполнил всю комнату. Она вошла вту брешь, которую оставила созидающая сила, двигавшая танцорами; ее принялииспарения, флюиды, порождаемые танцем. Они с Генри мельком видели друг друга;она вошла, он вышел. Его цель была уничтожена, сознание приняло эту мысль исмирилось с ней. Ее цель, давно разрушенная, вместе с собой разрушила и самосознание. Вавилон ошеломил ее; она брела среди образов Таро, разыскивая любовь,которую считала своим правом, своим владением, своим живым вассалом. Безумная,однако не больше, чем большинство людей, она искала свой путь лелеять Бога, идля нее путь этот заключался в мечтах о Горе, о мести и муках. В этой надежденежность мешалась с жестокостью, предназначение — с гордостью, власть — стиранией, материнство — с алчностью. Джоанна рыскала среди символов вечноготанца и в безумии верила, что правит этим танцем мощью своего божества ивозвышается над любой из его составляющих. Они с Генри заметили друг друга, иона помчалась дальше. Она рвалась к центру комнаты, где туман завихрялсярасширяющимися кругами вокруг пустого основания, и видела ничто. Ничто — там,где все должно было быть воссоздано заново. Там, где поверженный бог должен былвозродиться заново, исчезли даже следы от пролитой им крови. Несчастная вспешке миновала карты Таро, и теперь они лежали на полу у нее за спиной. Нозато она увидела Нэнси, и теперь смотрела на нее, быстро-быстро шевеля губами.Тишина по-прежнему лежала нерушимо; изо рта старухи не доносилось ни звука.Нэнси больше не боялась Джоанну. Она просто испытывала неловкость, не понимаяпричин ее гнева, и потому спросила слегка запинающимся голосом:
— Вы… все еще ищете?
Лицо Джоанны осветилось призрачной уверенностью. Онастрастно кивнула.
— Да, — забормотала она, — все ищу, добраягоспожа. Добрая госпожа, она спрятала его здесь! Нэнси чуть шевельнула рукой.
— По правде, — сказала она, — я не пряталаего. Скажи мне, что ты хочешь, и я помогу тебе.
— О, да, ты поможешь! — хихикнула Джоанна. —Ты уж, конечно, поможешь! Ты ведь и все это время помогала, а? Разве это не тышныряла у палатки и высматривала, где там мое дитя? Все рыскала, все шныряла! Ипроскользнула-таки внутрь, и унесла его!
— Кого это я унесла? — сказала Нэнси, наполовинуподыгрывая безумию старухи, наполовину поддразнивая ее. — Что я у тебявзяла? Я все верну, ты только скажи — что, или давай поищем это вместе с тобой.
Джоанна внезапно перегнулась через стол и схватила Нэнси заруку. Девушка почувствовала, как высохшие пальцы впиваются в нее с неожиданнойсилой.
Она подавила желание немедленно высвободиться.
— Я буду искать его, — сказала Джоанна. — Язнаю, где ты его прячешь. Кровь — в крови, а плоть — во плоти. Я выпущу его изтебя. — Она притянула девушку поближе и уперлась головой в грудь Нэнси.
— Я слышу его, — торжествующе заявиластаруха. — Это он стучит в тебе. Я выпущу его наружу.
Внезапно Нэнси начало трясти. Смех, звеневший в ней, умер.Ему на смену пришла фантастическая мысль: вот чем придется заплатить за победунад бурей. Может, было бы лучше вместе с Генри умереть в метели, чем такое… ноэто чушь. Она не собирается умирать. Она собирается жить для Генри, показатьему руки, усмирившие снегопад, и заставить его поцеловать их в качествевознаграждения, и оставить свои ладони в его руках, в тех самых руках, которыезатеяли все это, натравили на нее духов с дубинками, — и вообще онанамеревалась всеми способами поклоняться таинству Любви. Не может таинствосостоять в том, чтобы умереть сейчас вот так… рядом с этой старухой. Должнаприйти тетя Сибил, или мистер Ли, или отец… А пока она попытается любить этустарую женщину.
Джоанна с натугой выпрямилась и втащила Нэнси на стол.Крепко держа девушку, она наклонилась к ней и быстро забормотала:
— Рука, которой ты касалась его, рука силы, рука магии— вот, вот здесь мы выпустим его; середина руки — ты не знала? — это томесто, через которое приходит и уходит бог. — Она повернула ладонь девушкивверх и провела по ней ногтями. — Я увижу его, — продолжалаона, — в первой капле крови; крови, которую учует кот; он затем и привелменя сюда, тот самый кот, который живет в буре, тот Тигр, который всегда бежиту ног Шута. Кот придет, — ее ногти изо всех сил впились в ладоньНэнси, — и бог выйдет на свет. Мой маленький, мой сладкий! Приходи,приходи, приходи.
Нэнси почувствовала боль и, надо сказать, достаточносильную. Боль напомнила о том, что она ведь может и закричать — громкозакричать — позвать на помощь. Особой беды от этого не будет, решила Нэнси. Ахда. Она же собиралась любить эту старую женщину — не обижать ее — понимать ее —желать ей добра. Но старуха — одна, и Нэнси — одна; и Нэнси не могла найти ниодной причины, позволяющей старухе портить руки, которые Генри считал такимикрасивыми. Она в последний раз попыталась вырваться — безуспешно.Неудивительно, слишком уж неудобно чувствовать себя наполовину на столе,наполовину на полу. Тогда она позвала, стараясь не выдать страха:
