Ее жизнь ограничивалась жесткими пределами суровой семьи, где она выросла. Ее характер калечила мать – самодурка и ханжа, старавшаяся внушить своим дочерям пошлейшие понятия о жизненных целях; не содействовал воспитанию и полоумный отец, который во время припадков буйства гонялся за своей женой с ножом. Можно лишь удивляться тому, что Натали в этой обстановке сумела сохранить душевную свежесть, естественность. После долгих проволочек, созданных будущей тещей, Пушкин женился. Как это видно из писем к друзьям, он не строил себе иллюзий. Он ясно отдавал себе отчет в ситуации и откровенно писал матери невесты (в апреле 1830 года): «Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение Вашей дочери: я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца». Привязанность возникла. Если не было любви, то не было и «спокойного равнодушия». Время изменило характер молодой женщины. И в письмах к Д.Н. Гончарову она перед нами предстает заботливой, вникающей в дела мужа. Как раз в том же 1833 году, к которому относится первое из ее опубликованных писем к брату, Пушкин писал ей: «…с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете – а душу твою люблю я еще более твоего лица» (письмо от 21 августа 1833 г.).
Для более точного восприятия писем Натальи Николаевны нужно представить себе фон жизни ее и Пушкина, и особенно 1836 год, когда ухаживания Дантеса за женой поэта были весьма энергичными и когда эти ухаживания стали предметом оскорбительных сплетен. Наталья Николаевна была увлечена Дантесом, но близкие и знакомые уверяют, что она осталась верной своему мужу. Об этом уже накануне смерти говорил, судя по свидетельствам друзей, и сам Пушкин. Увлечение Натальи Николаевны Дантесом было поистине драматическим. Драматической была и вся жизнь, окружавшая семью Пушкиных. Обстановка разнообразных тревог, отсутствие моральной и материальной независимости – обо всем этом мы знаем из писем Пушкина, из его дневника, а теперь также из ее писем к брату. Нельзя недооценивать значение таких строк: «Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности…», «…я вижу, как он печален, подавлен, не спит по ночам и, следовательно, в подобном состоянии не может работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна».
По-прежнему остается открытым вопрос о том, насколько Наталью Николаевну занимали творческие замыслы Пушкина, насколько он посвящал ее в ход своей работы и вообще насколько серьезно она интересовалась поэзией, литературой. Настораживает тот факт, что в письмах к ней он не рассказывает ни об этих замыслах, ни о своем творчестве. Из ее писем к брату, опубликованных теперь (как и других, напечатанных в 1964 году в «Звезде» № 8 М. Яшиным), следует, что она помогала Пушкину со стороны чисто деловой. Раньше считалось, что Наталья Николаевна была погружена лишь в светские заботы. Между тем она была серьезно озабочена материальным положением семьи, о чем говорит ее признание брату о крайне стесненном положении (например, из ее письма 27 сентября 1833 года, написанного в отсутствие Пушкина, мы узнаем, что она осталась бы с маленькими детьми «без копейки», если бы не заняла несколько сот рублей). Выполняя поручения Пушкина, она ведет переговоры с братом о бумаге для печатания «Современника», причем, так же как и в письмах с просьбами о деньгах, делает это рассудительно и с большим тактом. Вообще практичность Натальи Николаевны, как она вырисовывается из ее писем, поистине неожиданна и совершенно меняет, с этой точки зрения, сложившееся представление о ее характере. В одном из писем к брату она пишет, что могла бы гарантировать успех «Усачевского дела», если бы оно было передано в «Петербургский сенат», так как у нее «много друзей среди сенаторов», и добавляет: «…если у тебя есть какие ко мне поручения, будь уверен, что я употреблю все мое усердие и поспешность, на которые только способна». В другом письме сообщает о своей возможности оказать помощь в устройстве младшего брата Сережи при помощи протекции со стороны товарища министра внутренних дел Строганова и министра финансов Канкрина. Любопытно, что просьба к брату о том, чтобы ей было назначено из общих доходов семьи Гончаровых содержание, равное тому, которое получают сестры, – это личная инициатива Натальи Николаевны. Свидетельство тому – письмо Пушкина к ней 18 мая 1836 года, где мы читаем: «Новое твое распоряжение, касательно твоих доходов, касается тебя, делай как хочешь…» Пушкин не без иронии добавляет, что ему самому это «все равно», поскольку деньги эти пойдут на пользу «Дюрье и Сихлер» – владельцам модных петербургских магазинов, то есть на наряды Натальи Николаевны.
Понятно стремление некоторых исследователей решительно порвать с привычными представлениями о его жене как о великосветской даме, думавшей только о балах и своих успехах. Новые материалы колеблют подобные представления. Но все же для портрета Натальи Николаевны много еще у нас не хватает, очень многое остается неясным. История и здесь не терпит преувеличений и идеализации. Может быть, со временем будут найдены письма Натальи Николаевны к Пушкину. И сегодня очевидна злонамеренность сплетен врагов Пушкина о его жене, но очевидно также и то, что она не была свободна от влияния своей среды и от предрассудков века. Об этом с достаточной отчетливостью говорит столь частое отсутствие взаимопонимания с мужем, и это, как можно судить по его письмам к ней – письмам, полным любви и вместе горечи, – так часто причиняло ему боль. Правда, история литературы вообще не знает случаев, когда жены гениев были бы им под стать по уровню духовных интересов. Нелегко было Наталье Николаевне быть женой Пушкина. Но нелегко было и Пушкину быть ее супругом. С одной стороны, он гордился ее «торжественной красотой», но с другой – завидовал тем из друзей, «у коих супруги не красавицы, не ангелы прелести, не мадонны…» Признаваясь в этом Наталье Николаевне полусерьезно, полушутливо, он объяснял: «Знаешь русскую песню -
Не дай бог хорошей жены,
Хорошу жену часто в пир зовут.
А бедному-то мужу во чужом пиру похмелье, да и в своем тошнит» (письмо в конце сентября 1832 года).
Все это говорит о том, в какую сложную область мы вступаем, изучая облик жены поэта.
Многое прояснилось для нас сегодня в истории гибели Пушкина, но многое остается еще неясным. Расширение круга исследований предсказывает новые, плодотворные поиски и решения.