из которых мне чертовски посчастливилось бы однажды сыграть. За пределами залов находится учебный корпус. За закрытыми дверьми, насколько может видеть глаз, расположены музыкальные комнаты и аудитории.
Сопровождающий с очень прямой спиной проверяет мое распечатанное приглашение на прослушивание, когда мы добираемся до третьей аудитории, отмечая мою пунктуальность, и проводит нас внутрь. Согласно моему приглашению, одному гостю разрешено сопровождать меня и посмотреть мое выступление, поэтому он велит мне подождать его, пока он усаживает Кэрри в необычайно тихом, тускло освещенном зале. Когда возвращается, то ведет меня по длинному, устланному коврами коридору, а затем через боковую дверь, ведущую за кулисы. Кажется, что это перебор — выводить меня из кулис, но, опять же, это очень уважаемая школа, и не стоит удивляться тому, что здесь придерживаются традиций.
— Удачи, — сухо говорит мне сопровождающий.
— Спасибо.
Я делаю глубокий вдох и выхожу из-за занавеса, приближаясь к потрясающему роялю, который ждет меня посреди сцены.
Этот процесс для меня не нов. Я привык к тому, что меня сразу подводят к инструменту и говорят готовиться в тишине. Прожектор заливает рояль теплым белым светом. Он настолько яркий, что я ни черта не вижу, когда смотрю в сторону зрительного зала, усаживаясь на скамейку.
— Дэшил Ловетт? — спрашивает официальный женский голос по громкой связи.
— Да. — Я говорю и киваю на случай, если мой голос будет поглощен огромным пространством.
— Приветствуем вас в Тихоокеанском северо-западном институте. Для нас большая честь, что вы решили присоединиться к нам на этом прослушивании в летнюю композиторскую консерваторию Сиэтла. Можем ли мы уточнить название вашего произведения?
— «Стеллалуна», — отвечаю я.
— Спасибо, Дэшил. Вы можете начинать. Желаю вам удачи.
Я работал над этим произведением больше года. Когда разминаю пальцы и закрываю глаза, музыкальный путь встречает меня, как старый друг, протягивающий руку. Нервы покидают меня. Я погружаюсь в тихое, темное, безопасное место, где меня окутывает глубокая уверенность. И я играю. Пьеса течет, танцует, колеблется, поднимается и опускается, когда мои пальцы перебирают клавиши рояля. Звук заполняет третью аудиторию, нарастая, отражается от стен сладким эхом так, что кажется, будто музыка сотрясает саму основу здания.
Я теряю себя.
Где-то там, в темноте, один из самых выдающихся молодых композиторов моего поколения слушает с закрытыми глазами, делает мысленные заметки, оценивает мое мастерство как автора и решает, тот ли я музыкант, который достоин единственного свободного места на этом курсе. Давление момента тяготит меня, но не заставляет сломаться. Оно приглашает меня парить, играть от души, наполнять каждую ноту страстью и чувством, на которые я только способен. И это самое простое, потому что эта пьеса о Кэрри. В один момент она милая и нежная, в следующий — пылкая и смелая, как и моя девушка. Любовь вливается в каждую ноту, которую я играю; даже я могу понять, что зал словно звенит от нее — столько любви, что она могла бы заставить сердце мужчины разбиться.
Когда музыка заканчивается, часть меня словно умирает. За исполнение чего-то столь проникновенного всегда приходится платить, это требует чего-то от тебя, и я с радостью отдаю частичку себя в обмен на возвышенную бурю, которую создаю с помощью клавиш. Я не сделал ни одной ошибки.
Тяжело дыша, я открываю глаза, и холодный пот выступает на моей спине. Нервы снова дают о себе знать. Волна тревоги выбивает из меня всю душу.
Было ли этого достаточно? Боже, достаточно ли? Достаточно ли меня? Черт, кажется, меня сейчас вырвет.
Ножки скамьи скрипят, когда я отодвигаю ее, чтобы встать. Мои ноги не чувствуются достаточно сильными, чтобы поддержать меня. Если я рухну на этой сцене, то никогда не смогу оправиться от позора. Я улечу обратно в Англию и больше никогда не покажусь в этой стране.
Повернувшись лицом к невидимой аудитории, я делаю глубокий вдох… и кланяюсь.
Аплодисменты заполняют зал, и волна шока прокатывается по всему моему телу.
Это не звук хлопков одного человека, вежливо выражающего свое уважение к моему выступлению.
Не звук хлопков моей девушки, восторженно выражающей свою поддержку.
Нет, это какофония звуков, оглушительная и дикая. Хлопает очень много людей. Даже сотни. Я не понимаю.
Когда в зале включается свет, я чуть не падаю, дыхание вырывается из легких. Это не имеет смысла. Зрительный зал полон.
Мужчины и женщины, все незнакомые, встают на ноги и хлопают мне — оглушительные овации стоя, пока я в изумлении разглядываю их всех.
Где Кэрри? Где, черт возьми, Карина Мендоса? Я не могу… не могу, черт возьми, увидеть ее.
— Поздравляю, Дэшил. Великолепное выступление, — говорит теплый женский голос по громкой связи. — Думаю, мы все можем согласиться, что это действительно выдающееся произведение. Институт благодарит вас за то, что вы поделились с нами своей музыкой. Теперь вы можете покинуть сцену.
Мои ноги словно резиновые, когда я как можно спокойнее ухожу со сцены направо и спускаюсь по лестнице. Тот же самый сопровождающий, который проводил меня через заднюю часть здания, ждет меня с доброй, но профессиональной улыбкой на морщинистом лице. Он жестом показывает на проход, ведущий к запасным выходам. Я следую за ним, в ушах еще звенят аплодисменты. Вместо того чтобы вывести меня из зала, он останавливается на полпути к лестнице, и я понимаю, что он показывает мне место… рядом с моей девушкой.
— Это было невероятно. Чертовски невероятно, Дэш! — Кэрри обвивает руками мою шею, как только я сажусь рядом с ней, ее глаза ярко блестят от слез.
— Все прошло нормально, я думаю, — бодро говорю я.
— Ты сумасшедший. — Кэрри сияет. — Я никогда в жизни не была так горда. Ты был великолепен.
— Спасибо.
Она собирается заговорить снова, но тут в зале воцаряется тишина, и свет в зале гаснет, когда темная фигура пробирается по противоположному проходу и начинает подниматься по лестнице на сцену.
Прожектор мгновенно находит силуэт и резко фокусируется, заключая молодого парня, одетого в черную рубашку и джинсы, в идеальный круг белого света. Темноволосый и высокий, он неловко переминается с ноги на ногу, держа в руках микрофон.
— Во-первых, я должен извиниться перед нашим последним композитором, — говорит он. — В своей заявке он не указал свой титул. На самом деле, как мне только что сообщили, он — лорд Дэшил Ловетт. Уважаемый член британской королевской семьи и почетный член Лондонской королевской академии музыки. Его достижения как музыканта многочисленны, и нам очень стыдно, что мы не оказали ему должного почтения перед тем, как он благословил всех нас этим выдающимся исполнением своего chef-d'oeuvre5 «Стеллалуна».
Подавленный, я
