бубнит, предсказывая продолжение ливней, и Молли хочется выбросить приемник в окно, потому что ну как она может оставаться невозмутимой, когда ничего не идет по плану?
Улыбка пускает корни в уголках губ Молли и распространяется на все лицо. Она говорит спокойным, ровным голосом, что все в порядке, что она приносит извинения за свой резкий тон, такое бывает, а Блю вовсе не нужно извиняться, ничего страшного не произошло, и почему бы им не пройти в кабинет художественного творчества и не начать занятия? Терпение в ее голосе звучит натянутым, улыбка ее фальшивая, но Молли старается изо всех сил, и Блю, похоже, испытывает облегчение.
Молли тоже испытала бы облегчение, если бы не этот быстрый взгляд Блю, словно магнитом притянутый к фотографии, если бы не ее нахмуренный лоб, не опущенные уголки губ. Молли чувствует, как ее грудь стискивает паника. Успела ли Блю рассмотреть фотографию до того, как отдала ее? Увидела ли она Элеонору на диване, увидела ли, как Молли ее обнимает, как на кофейном столике примостилась недостроенная башня «Дженги»?
«Ну и что с того, если увидела?» – мысленно говорит себе Молли. Это всего лишь фотография – она не вернет Элеонору; она не заставит Молли пережить заново ту раздирающую сердце, сжигающую внутренности мучительную боль. И все-таки паника не проходит.
– Вам не следовало заходить сюда, – чувствуя себя глупо, говорит Молли.
Приближаются звуки шагов. Блю заглядывает Молли через плечо; в ее странных глазах появляется тревога. Молли не оборачивается; она знает, кто это. Нет постукивания ходунков, нет сипящего дыхания, значит, это Сабина. И действительно, голос с немецким акцентом спрашивает, все ли в порядке.
Блю начинает было говорить, что она искала мистера Парка, однако Молли ее перебивает.
– Все в порядке. Идем.
– Милтон ждет нас, – говорит Сабина, и Молли чувствует, что молодые женщины обменялись каким-то молчаливым сообщением. Молли понимает, что тут что-то есть, но пока что не хочет об этом думать.
Она возвращает фотографию Элеоноры на полку, проводит гостий на кухню и дальше по коридору в комнату, где все готово для занятий искусством. Милтон, слишком слабый, чтобы стоять на протяжении всего занятия, сидит перед мольбертом. Фуражку свою он повесил на его угол, ходунки стоят у него за спиной.
– Что задержало вас? – спрашивает Милтон.
Блю искоса заглядывает в открытую кладовку, где у стены стоят еще пять мольбертов. Утром Джошуа заходил в кладовку, чтобы взять доски. На всякий случай, так он сказал. Рядом с мольбертами в беспорядке навалены пыльные коробки с красками. Молли закрывает дверь.
– Выбирайте себе рабочее место. Вот палитры, кисти и тряпки. Все, что нужно для работы.
Молли говорит слишком быстро. Милтон хмурится, он не уловил и половины сказанного, и ей приходится повторить все еще раз, громко и четко. Милтон говорит, что уже выбрал себе рабочее место. Почему еще он сидит здесь как дурак?
– Вы уже решили, что хотите нарисовать? – спрашивает Молли, но Милтон качает головой, поджимает губы, словно ребенок, и у нее возникает подозрение, что он в последний раз рисовал, когда ему было три года. Что он и до того ничего не рисовал. Она ждет, когда ее захлестнет радость от процесса преподавания, счастье и чувство удовлетворения, приходящее тогда, когда меняет что-то к лучшему в жизни одного из гостей, однако этого не происходит.
Молли смотрит в окно на затопленный луг, на темный лес, на ручей, в котором по пояс в воде бродит ее муж.
– Можете рисовать все что захотите, – говорит она и встает перед мольбертом. Милтон находится слева от нее, Сабина и Блю справа. Молли объясняет, что кто-то сначала делает на бумаге набросок карандашом, другие предпочитают сразу писать красками. На самом деле можно делать и так и так.
Милтон возражает, что всегда что-то бывает правильно, а что-то неправильно. Ну как они могут приступить к работе, если им не объяснили подробно, как и что делать?
– Ну, лично я буду сразу писать цветом, – говорит Молли, берет кисточку и макает ее в воду, после чего окунает в бледно-голубую краску. Она проводит наискосок широкую ленту ручья и внутренне улыбается, глядя на то, как трое взрослых копируют ее действия, словно щенки.
– Вода снова поднялась, – замечает Сабина.
Молли мысленно желает, чтобы Сабина заткнулась и перестала рассуждать о проклятом дожде. Она говорит, что иногда вода поднимается, а иногда спадает; ни одно состояние не является окончательным.
– Смерть, – говорит Милтон, и Молли переспрашивает:
– Прошу прощения?
– Точно, – подтверждает Сабина, – смерть необратима.
– Смерть? Об этом можно не беспокоиться, – говорит Молли, и голос ее звучит пронзительно, словно расстроенная скрипка. – Об этом можно не беспокоиться. У нас есть все необходимое. «Болото надежды» никогда не затапливало, даже тогда, когда вся округа оказывалась под водой. Еды здесь достаточно, нам есть чем заняться, нужно воспользоваться возможностью, и время пролетит незаметно.
Из спрятанных колонок льется классическая музыка, мягкий струнный квартет Арво Пярта[47], и Молли позволяет своим векам сомкнуться, раскачиваясь в такт музыке. Она нарисует своего мужа. Нарисует гнев и страх, испытанные сегодня утром, освободится от них, заменив терпением.
Милтон молчит, сосредоточившись на работе. Время от времени он откладывает палитру и хрипло дышит. Молли предлагает ему воды. Милтон раздраженно отвечает, что он не калека, черт побери, и сам возьмет воду, если захочет.
Закончив рисовать реку, Сабина добавляет темные линии деревьев.
Блю практически не притронулась к бумаге. Она снова говорит, что может помочь Джошуа, на что Молли отвечает, что в этом нет необходимости. Однако девчонка все равно смотрит в окно. Ее взгляд прикован не к Джошуа, а к мосту. Кожа ее приняла нездоровый пепельно-серый оттенок.
Девчонку нужно чем-нибудь отвлечь. Молли объясняет, что мольберты она расставила так, чтобы рисовать пейзаж, но на самом деле каждый волен рисовать то, что пожелает. Воспоминание, какое-то важное событие в жизни, любимого человека… Оставив фразу висеть в воздухе, Молли макает кисточку в темный пурпур и подчеркивает контур ручья. Она говорит, что искусство – идеальное лекарство. Когда человек занимается творчеством, пробуждаются участки головного мозга, которые обыкновенно спят. И если полностью ему отдаться, можно обнаружить поразительные вещи. Искусство может быть очень целительным, если отдаться ему полностью.
Сабина украдкой зевает. Блю буквально трясет. Молли подозревает, в чем дело, и мысленно ругает своего мужа. Она указывает на стол в дальнем конце комнаты со стеклянным кувшином, несколькими стаканами и вазочкой с песочным печеньем. Молли объясняет, что вода с лимоном, так как цитрусовые очень помогают при похмелье.
– Угощайтесь!
На улице ветер усиливается, вступая в ожесточенную схватку с ветвями деревьев. Зажмурившись, Блю растирает виски, словно увидела что-то неприятное, а когда она снова открывает глаза и смотрит на мост, вид у нее такой, будто ей плохо.
