что мне оставалось, это готовиться и входить в роль. Я успокаивала себя тем, что настоящая Кейт много лет не виделась с теткой, и Гортензия вряд ли заметит подлог.
- Молись, чтобы так и было, - сказал Джеффри, когда я поделилась с ним переживаниями.
Мне не хотелось жаловаться и, тем более, обращаться к нему за помощью, но он был единственным, кто знал правду обо мне.
- Что ты о ней знаешь?
- Почти ничего, - я пожала плечами. - А то, что знаю, прочитала в письмах. Она виконтесса, вдова, бездетна и не очень-то жаловала Кейт с Иолантой.
- Но, тем не менее, собирается в гости?
- Это и настораживает.
- А почему не отправила телеграмму, что не хочешь видеть ее.
- Отравила, если бы знала заранее, - хмыкнула я мрачно. - Когда доставили записку, она уже была в дороге. Не могу же я захлопнуть дверь перед ее носом.
Честно говоря, соблазн был велик, хоть я и знала, что не сделаю этого.
В кабинете повисло недолгое молчание.
- Хочешь знать, как движется дело настоящей Кейт? - Джеффри без труда понял, о чем я думаю.
- Вы более, чем ясно дали понять, что не собираетесь делиться со мной ходом расследования.
Он вздохнул и, сложив руки на животе, откинулся на спинку кресла.
- Да никак оно не движется. Дело закрыто. - И, увидев выражение моего лица, пояснил. - Я написал, что мисс Кейт Левер, - он сделал акцент на этих словах, - нашлась и пребывает в добром здравии.
Я взглянула на него, даже не пытаясь скрывать, насколько потрясена.
- Я... Я не знаю, что сказать.
Он лишь невесело усмехнулся.
- Вы сделали меня соучастником.
Я могла бы ответить, что не совершала преступлений, но вместо этого посмотрела ему в глаза.
- Спасибо Джеффри.
Он не ответил.
- Можно спросить кое-что?
Джеффри взглянул на меня с молчаливым согласием.
- Почему вы сделали это?
Он немного помолчал.
- Постарайтесь на завести нас обоих на костер, Кейт.
Глава 39
Следующие два дня мы носились как подстреленные: мыли, стирали, начищали, полировали. Не сказать, чтобы до этого дома был беспорядок, но, как это часто бывает, кое-где в углах скопилась пыль, вещи не всегда лежали на местах, а мебель поистерлась от времени.
К утру третьего дня наш маленький коттедж преобразился: окна сверкали, зеркала блестели; выстиранные ковры выглядели так, будто их только что доставили из мастерской, на шторах не было ни одной складочки, а постельное белье источало нежный аромат лаванды. Обычно я не добавляла ее в стирку: лавандовая вода стоила дорого.
Повседневные тарелки и чашки мы заменили фарфоровым сервизом – он хранился в шкафу под замком, и до недавнего времени я не решалась доставать его – изящные расписные чашечки выглядели слишком хрупкими и дорогими. Столового серебра у нас не было, но содовый раствор прекрасно отмыл скромные приборы: ложки, вилки и ножи блестели, как новенькие.
– А какая она, тетя Гортензия? – спросила Кида, когда утром я гладила ее платье, специальное сшитое к приезду родственницы.
Я поставила утюг на металлическую подставку и развернулась к ней.
– Честно говоря, не могу сказать. Мы с ней… плохо знакомы.
Кида прошла в комнату и уселась на высокий сундук.
– Интересно, она добрая или злая?
Не знаю, как насчет «злой», но, судя по тому, что рассказывала Элла и как истово готовилась к ее приезду, характер у Гортензии взыскательный.
– Вот сегодня и узнаем, – я присела рядом.
– А если я ей не понравлюсь?
– Тогда это будут ее проблемы, а не наши с тобой.
Я приобняла Киду, и она доверчиво прильнула ко мне.
– Лучше подумай о хорошем: послезавтра мы идем на праздник.
– А ты будешь с господином Хардвином? – девочка хитро улыбнулась. – Он тебе нравится?
– Возможно.
– А шериф? По-моему, он тоже хороший. Хоть и угрюмый.
– А ты, значит, решила меня сосватать? От Эллы нахваталась?
– Неа, – Кида вытянула руки и принялась разглядывать ногти, из-под которых я вчера выскребла грязь, – просто говорю, что думаю.
Лично меня это не раздражало – я ценила честность – другое дело, что прямота не всегда уместна.
– Надеюсь, мне не нужно повторять, что при Гортензии лучше этого не делать.
Кида посмотрела на меня.
– Мне восемь лет, но я не глупая.
***
Время тянулось издевательски медленно. Мы не знали, во сколько приедет тетушка, но дилижансы прибывали в Ирфенес дважды в день: в обед и ближе к закату.
Днем никто не приехал, и фарфоровые тарелки и сложенные бантиком салфетки остались нетронутыми.
В оставшееся до вечера время Элла раза три обошла жилые комнаты и заглянула в мою мастерскую, проверяя, все ли чисто. Если поначалу такая старательность казалась забавной, то теперь начинала раздражать. Меня нервировала не сама Элла, а то, что она суетилась в ущерб себе.
– Идем, посидим на крыльце. Я чай заварила.
Элла повесила полотенце на крючок и мимоходом посмотрелась в круглое зеркальце на стене.
– Надо еще себя в порядок привести, – сказала она, поправляя растрепанные волосы.
– До дилижанса еще полтора часа, – я посмотрела на часы. – Успеете.
Пробормотав что-то себе под нос, Элла, тем не менее, пошла за мной, а через пару минут подтянулась и Кида, уже одетая в новое платье.
– Осторожнее, не изомни, – предупредила я, когда она собралась устроиться рядом. – И плед подстели, а то испачкаешь.
Кида вздохнула, поплелась обратно в дом, когда послышался стук копыт.
– Ой, смотрите! – она остановилась дверях и вытянула руку. – Карета. Настоящая.
Мы повернули головы в указанном направлении. Вдалеке, там, где дорога сворачивала на нашу улицу, ехал экипаж, запряженный тройкой лошадей.
За все время пребывания здесь я видела такие всего пару раз – они проезжали только по тракту, и никогда не останавливались в городе.
– Это ведь не к нам, да? – с надеждой спросила Элла.
Я поставила недопитый чай не перила и наспех отряхнула подол домашней юбки.
Экипаж приближался: теперь можно было разглядеть нарядную ливрею кучера и бронзовые фигурки птиц по четырем углам крыши.
Кучер натянул поводья, вынуждая лошадей сбавить ход.
– Боюсь, что к нам.
Экипаж медленно полз по дороге, пока, наконец, не остановился возле калитки.
– Стоооой! – зычно
