брюки, туфли на плоской подошве. Немного отросшие после Утакоса светлые волосы были собраны в «конский хвост», отчего лицо, чуть тронутое косметикой – только губы слегка подкрашены, – казалось помолодевшим, похудевшим, посвежевшим. Я не заметил иных перемен в ее облике за минувшие три месяца. Не заметил и опасения или недоверия в ее глазах.
– Чем обязана вашему визиту?
– Простое совпадение, – солгал я. – Был с друзьями в Вероне и подумал о вас. Может быть, вам интересно было бы узнать последние новости о том, что осталось позади.
Она молча и довольно долго смотрела на меня.
– Разумеется, интересно, благодарю вас, – услышал я наконец. – Есть новости?
Я выдавил из себя виноватую улыбку:
– Новость в том, что ничего нового не нарыли. Следствие прекращено, дело закрыто: преступник не установлен.
– Вот как… – Она сделала несколько шагов к галерее и взглянула на озеро. – Жаль, что они раньше не пришли к такому выводу. Пять дней допросов, которым нас подвергали эти хамоватые греческие полицейские, были крайне неприятны. Тем более что все впустую. – Она оглянулась на меня. – А подробности какие-нибудь есть?
– Никаких. Улик не нашлось ни против кого из постояльцев, три вскрытия и анализ следов результатов не дали. Не смогли даже отбросить версию, что убийца был со стороны и скрывался где-то на острове.
– Какая чушь, а? И никого не заинтересовали дедуктивно-детективные методы – ваши и вашего испанского друга.
Я проверил это высказывание на предмет сарказма – и не нашел его. Смиренно развел руками:
– Напротив. Полиция взяла крайне неприятный тон. Я бы даже сказал, враждебный тон.
– Я помню. Смотрели на вас как на выскочку, который лезет не в свое дело.
– Именно.
– А потом попросили нас всех убраться. Убийца же гуляет на свободе.
– Да, судя по всему.
Мы снова замолчали. Смотрели на озеро. Там, белея парусом, с севера на юг медленно плыл кораблик.
– Чудесное место, – сказал я.
– Чудесное. Виллу построили в начале прошлого века. Между двумя мировыми войнами ее превратили в locanda – небольшую гостиничку. Потом ее купил мой муж и стал приводить в порядок и в прежний вид. К сожалению, не дожил до окончания работ.
– Вы бывали здесь раньше?
– Нет, никогда. Когда мы поженились, здесь еще шла перестройка.
– А Эдит Мендер тоже не видела?
– Ну конечно. Я хотела, чтобы она поселилась здесь со мной, но…
Она запнулась.
– Бедная Эдит… Нестерпимо сознавать, что ее убийца остался безнаказанным.
Я понимающе покивал и снова обвел взглядом комнату – мебель и лампы в венецианском стиле, книги, гипсовый барельеф, изображающий сцены из легенды о дьяволе.
– Вы постоянно здесь живете?
– Таково было мое намерение – я не выношу Лондон. Мне хорошо здесь – тихо, приятные соседи… Кое с кем подружилась. Читаю, гуляю по берегу.
– Впору позавидовать.
Она поглядела с любопытством:
– А как вы?
– Ничего особенного. Живу там же, где и прежде, – в своем доме в Антибе.
– Чем кончилась затея с телепроектом, который предложил этот итальянец-продюсер?
Я улыбнулся:
– Вы помните?
– Естественно.
– Работа над «Нашими любимыми негодяями» идет полным ходом. В начале года начнем съемки первого сезона. Не бог весть что, и особенных надежд не питаю, но все же это позволит по-прежнему чувствовать себя актером.
– Вы и на Утакосе были им, – ободряюще улыбнулась она. – И обрели там уникальный опыт, пусть даже расследование ваше провалилось.
Я задержал на ней взгляд:
– Не беда. Стрелку полезно промазать, чтобы понять, что он делает не так. Неудачи случались и у самого Шерлока Холмса.
– А как поживает этот испанец? Фокса?
– Ничего больше о нем не знаю. Наверно, по свежим впечатлениям сочинил очередной роман.
– «Три убийства без убийцы» – неплохое было бы название.
– Конечно.
Мы оба улыбнулись. Солнце, как и прежде, било прямо в озеро, и вот отблеск наконец-то проник под своды арок и затопил всю комнату светом. Я сощурился, ослепленный сиянием, которое скрыло от меня лицо Веспер Дандас.
– Интересно, что вы упомянули о моем провале, – сказал я. – Потому что на самом деле преступление я раскрыл.
Не знаю, как долго мы смотрели друг на друга в молчании. Наверно, достаточно долго, чтобы все между нами стало ясно, хотя облечь эту ясность в слова будет трудней. С этой мыслью я неловко задвигался, пошевелился, долгим взглядом окинул озеро, а потом вновь перевел глаза на Веспер. Скрестив руки на груди, она внимательно рассматривала меня. С полнейшим спокойствием.
– Вы, кажется, так и не поделились тогда с нами своими последними выводами, – наконец произнесла она.
– Нет, не поделился.
– Хранили при себе?
Я любезно кивнул:
– В сущности, я и пришел, чтобы поведать их вам.
– Почему мне?
Я ответил не сразу. Сначала ограничился тем, что повернул голову и взглянул на озеро. Потом сказал:
– Если у кого-то хватит ума совершить преступление, всегда найдется и тот, кто придумает, как его раскрыть. Воображение позволяет заполнить пустоты, образованные отсутствием фактов, хотя всегда существует опасность пойти по ложному следу или зайти в тупик.
Она, все так же скрестив руки на груди, смотрела на меня с веселым недоумением:
– Вы все еще играете Шерлока Холмса? И в самом деле приехали сюда, только чтобы изречь эту…
Воспитанность заставила ее оборвать фразу, но я договорил:
– Прописную истину?
И, слегка смутясь, поправил узел галстука. Она была права.
– Простите. Я сокращу вступление.
– Буду вам очень признательна, – насмешливо улыбнулась она.
– Изворотливое хитроумие, свойственное преступному уму, превосходит ум нормального человека. Порой в преступлении проявляется истинный талант. Мы о таких злодеях даже не слышим, мы иногда не подозреваем об их существовании, потому что они никогда не совершают ошибок.
– Ближе к делу, если можно, – сказала она, как будто теряя терпение.
– Вы же допустили несколько ошибок.
– Я?
– Вы. Но не по недостатку ума, а от избытка самоуверенности и даже тщеславия. Я не сразу заметил ваши промахи, потому что все это было рассеяно в пространстве, но потом все же увидел.
Я сделал несколько шагов к книжным полкам. Простейший сценический прием – так нагнетается напряжение. Актер, как бы стар он ни был, никогда полностью не утратит своих привычек. Или инстинктов.
– Самый трудный случай был с Кемалем Карабином. Я имею в виду мотив. Он был промежуточным звеном, не связанным непосредственно ни с первым убийством, ни с третьим. Никаких связей в прошлой жизни. И роль его во всем этом деле сводилась к тому, что он тщательно осмотрел тело Эдит Мендер. Из всех трех убийств только его отношения с убийцей можно считать случайными.
Она слушала внимательно и с неподдельным интересом:
– То есть доктор тоже что-то обнаружил?
– Думаю, не просто обнаружил, а получил все основания для подозрений. Он поделился ими с убийцей, и это стоило ему жизни.
– А почему только с убийцей, а не со всеми? Почему он утаил от остальных то, что выяснил?
– Не знаю. Может быть, хотел воспользоваться ситуацией в свою пользу. У него были, что называется, материальные проблемы.
– Да, в отеле это обсуждали.
– А может быть, просто слишком длинный язык. Так или иначе, он если и не представлял опасности, то причинял беспокойство, и убийца решил сбросить его с доски. И сделал это очень изощренно, перемешивая ложные следы с истинными. Думаю, его ум был в это время уже обострен той ролью, которую мы с Пако Фокса взялись тогда играть.
– Иными словами, он начал игру с вами обоими. – Она сделала едва заметную паузу. – Со всеми нами.
– Именно так. Убийца зашел к Карабину в номер поговорить. Выкурил одну, по крайней мере, сигарету, а окурок выбросил или спрятал, а потом, под каким-то предлогом зайдя доктору за спину, вонзил ему в затылочную ямку нож для разрезания бумаги. Потом, движимый тем, что мы вправе назвать «вдохновением»…
– Боже, что вы такое говорите…
– Простите. Но все же это так. Это именно вдохновение.
– И что же он сделал в порыве вдохновения?
– Если позволите немного тщеславия, он устроил небольшую экспозицию в мою честь: надел на голову доктора парик задом наперед и вытянул его руку так, чтобы она указывала на старый экземпляр «Зефироса» с материалом о фильмах про Шерлока Холмса…
– А откуда взялся этот журнал?
– Из павильона на пляже. И после всего этого
