другая.
– О черт… У вас это очень ловко вышло.
– Вспомните, что я играл Раффлза в «Воре-джентльмене». Это, разумеется, другой роман.
– Ну да.
– Как видите, все может стать литературой.
Пляж остался позади, а мы входили в оливковую рощу. Я передал листок Фокса, и тот торопливо его развернул.
– Это страница из «Пари матч» – вторая неделя июня тысяча девятьсот сорок девятого года, – вырванная из подшивки в читальне. Речь в заметке идет о процессе над нацистами, виновными в военных преступлениях. Подсудимые – люди несравненно менее известные, чем подсудимые в Нюрнберге. Посмотрите на одиннадцатую фамилию в списке.
– «Штурмбаннфюрер СС Ганс Людвиг Клеммер, – прочел Фокса. – Лагерь военнопленных в Горбитце. Обвиняется в казнях…» – Он осекся и удивленно заморгал: – И никакого Освенцима?
– Нет. Только Горбитц.
– А где это? В Польше?
– Не уверен. Мне кажется, в Восточной Германии.
Фокса стал читать дальше:
– «Проведя год под стражей и представ перед судом, был освобожден за недостатком улик». – Он ошеломленно взглянул на меня. – Невероятно. Неужели это в самом деле он?
– По крайней мере, кто-то был в этом уверен.
– Но все же это он или не он?
– Ни доказать, ни опровергнуть нельзя. Я лично не уверен, а кто-то не сомневался. Пропавшие паспорта, очевидно, имеют к этому отношение и помогли подтвердить личность.
Фокса окинул меня каким-то странным, едва ли не оскорбленным взглядом:
– Неужели вы в самом деле считаете меня…
– Спрашиваете, считаю ли? Всякое предположение может оказаться неверным. Правильные ответы можно дать исключительно с помощью логики. А этот ключ – чистая логика. Как и выключатель в номере Карабина.
Фокса замер с открытым ртом:
– А с ним-то что?
– Когда мы вошли, ставни были закрыты. Но вы без колебаний зажгли свет, хотя замочная скважина с ключом была расположена в левой части двери.
– И?
– А в вашем номере – с правой. Как вы определились в темноте? Логично предположить, что вы уже бывали там раньше.
– Интуиция.
– Слишком четко она у вас сработала, не находите? Слишком четко и слишком быстро. Вы снова нарушили законы детектива, помните? В соответствии с которыми, как вы сами сказали, преступниками не могут быть дворецкие и китайцы.
Он взял меня за локоть и остановил:
– Бэзил… Насчет ключа я могу объяснить.
– Прекрасно! Приступайте.
Теперь он смотрел на меня не моргая. Упорно.
– Ключ от номера Кемаля Карабина я нашел на полу в собственном номере. И убедился, что там выбит номер. Мне подсунули его под дверь точно так же, как вам – нож для разрезания бумаги. Я положил его в карман и стал думать, что с ним делать. И когда представится случай рассказать вам об этом. Но когда решился, мы уже сидели с Веспер Дандас на террасе ее номера.
– Прекрасно помню.
– И момент был неудачный. Тут на террасе соседнего номера – того, который занимал доктор, – появились мадам Ауслендер и Жерар, позвали нас – и все завертелось. Внезапно я увидел возможность избавиться от ключа – и воспользовался ею.
– Хитроумно.
– Да. Впрочем, этот трюк я позаимствовал у Пьера Буало, который описал его в романе «Рука, запирающая дверь».
Он снова сложил страничку из журнала и твердой рукой протянул ее мне.
– Признаю, что наслаждался так же, как и вы. Играть в Ватсона было невероятно увлекательно. Но ваша дедукция неверна, хоть и убедительна. И неверна была прежде всего отправная точка ваших размышлений. Ибо я никого не убивал.
Он смотрел на меня в полнейшем спокойствии. Я постоял неподвижно и пожал плечами:
– Как вы помните, наверно, ошибки были свойственны и Шерлоку Холмсу.
– Верно.
– Есть детали, которые по отдельности могут указать путь к решению, а вот в совокупности теряют свою убедительность…
Он остановился и с убитым видом покачал головой:
– Он уплыл у нас из рук, Шерлок.
Я довольно долго молчал. Потом, пряча листок в карман, мрачно кивнул:
– Да, наверно. Я, в конце концов, не устаю твердить, что я всего лишь актер.
И собрался уже продолжить путь, но остановился, заметив, что Фокса смотрит на меня с открытым ртом. Он оцепенел, замер, его вдруг осенила неожиданная идея.
– Нет… – с непривычной задумчивостью ответил он. – Вы не просто актер. Хоть, может быть, и самый гениальный из всех, кого я видел в жизни. Как это вы говорите Брюсу Эльфинстоуну в «Чарльзе Огастесе Милвертоне»?..
Я стал припоминать – или делать вид:
– Не знаю, о чем вы.
– Напрягите память. Ну, что-то такое: «…Могу вам признаться, меня не раз посещала мысль…»
Я был польщен и, слегка улыбнувшись, подхватил. Это была одна из моих любимых реплик.
– «Знаете, Ватсон, могу вам признаться, меня не раз посещала мысль, что я мог бы стать очень ловким преступником»[91].
Фокса продолжал стоять молча и неподвижно. Он был потрясен.
– Будь это настоящий и хороший детектив, – прибавил я, – мы бы уже давно от главы к главе вели читателя по тем следам, которые позволили бы ему самому определить преступника. Вы, наверно, того же мнения?
– Матерь Божья… – наконец промолвил он. – Но ведь не может быть, чтобы…
– Да, – прервал я его.
Мы были уже у самой террасы. Тут я заметил, что нам навстречу в сопровождении неизменного Жерара идет мадам Ауслендер. И – не в пример прошлым дням – лицо ее просто сияет.
– Только что связывалась с полицией Корфу, – еще издали сказала она. – Шторм наконец унялся, и они на катере направляются сюда.
– Жалко… – вполголоса заметил я. – Кажется, игра кончена.
Фокса услышал меня. Он по-прежнему хранил молчание, как будто вдруг онемел от встречи с чем-то неведомым, и я с легкостью прочел его мысли: если отбросить невозможное, то, что останется, каким бы невероятным оно ни казалось, должно быть истиной.
Я улыбнулся про себя. А может, и не должно быть, дорогой мой Ватсон. Может, и не должно.
9
Посмертный разбор полетов
В конце концов, Ватсон, я не нанимался исправлять недоделки полиции.
Артур Конан Дойл. Голубой карбункул
Над горами, окружавшими озеро Гарда, поднималось осеннее солнце, золотило виллы на другом берегу. Не было ни ветерка. В зеркальной неподвижности воды отражалось безоблачное небо. Погода была такая приятная, что я оставил плащ и шляпу в такси, попросил водителя подождать часа два, сунул левую руку в карман пиджака и, наслаждаясь пейзажем, медленно двинулся вперед.
Мыс Сан-Виджилио, неглубоко врезавшийся в озеро, был покрыт кипарисами, оливами и лимонными деревьями. По дороге к дому, показывавшему крышу из-за крон, я оглянулся на берег, где чистили перья синие и бурые утки, а чуть поодаль медленно, будто без малейших усилий, скользили по тихой воде два изящных лебедя.
Я взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Любуясь видом, я остановился, подтянул узел галстука, оправил воротник и манжеты сорочки. И через минуту двинулся дальше. Последний отрезок пути вился по гравийной дорожке между старыми лаврами, по сторонам которой стояли две колонны, украшенные каменными, исклеванными временем тритонами. Широкая лестница в конце ее поднималась к портику у входа в виллу – старинную, неброскую и незатейливую постройку, высившуюся у самого берега.
Я протянул визитную карточку отворившей мне горничной-итальянке. Она проводила меня в гостиную, где стены, свободные от книжных полок, были покрыты фресками в неоклассическом стиле. Комната примыкала к трем аркам галереи, которая вела прямо к озеру.
– Un attimo, signore.
– Grazie[92].
Я стал рассматривать галерею и открывавшийся за ней пейзаж. Парапет нависал над самой водой, мягко накатывавшей на камни, которые служили опорой стены. Солнце играло на синей глади, слепило глаза блеском, и от солнечных зайчиков, казалось, оживают фигуры на стенах между шкафами и гипсовым орнаментом, который венчал камин и складывался в старинную загадочную надпись: Il mondo è il mio diàvolo. Мир – это мой демон.
– О господи… – послышалось у меня за спиной. – Вот не ждала.
Я не слышал шагов. И медленно обернулся:
– Простите, что без предупреждения. У меня нет номера вашего телефона.
– О-о, какие пустяки.
Дымчато-серые глаза глядели на меня с удивлением.
– Рада видеть вас, Бэзил.
– А я – вас.
Мы молча разглядывали друг друга. На Веспер был кашемировый джемпер с высоким воротом, очень узкие черные
