Книга Музыка льда. Осколки - Анна Беляева

Виктория Робертовна же не простила Венере Андреевне ничего. Помнила не только личную обиду, но и каждую придушенную спортивную судьбу ее детей.

Монументальная дама чуть наклоняется к своей помощнице и просит пригласить к ней тренера Домбровскую. Девушка послушно кивает и убегает выполнять поручение. Матвеева же продолжает смотреть на лед и еще чаще за лед, не переставая даже в те моменты, когда совершенно не следит за фигуристками, замечать их ошибки. Многолетний опыт позволяет видеть и чувствовать все, что творится на катке. И там сейчас не происходит ничего интересного.

А вот по другую сторону бортика разворачивается сцена, которая достойна пера лучшего драматурга.

Машенька, помощница Венеры Андреевны, имеющая входы и выходы в любое помещение на любом катке мира, благодаря имени своей начальницы и подопечной одновременно, стоит против Домбровской и, очевидно, озвучивает просьбу Матвеевой. Виктория Робертовна лишь сцепляет руки под грудью, что-то коротко отвечает, но именно в это время и происходит все интересное.

Григорьев продолжает стоять у бортика, отдавая указания по прыжкам, но видно, как напрягается его спина и в случае любой неожиданной ситуации он готов развернуться и встать за спину коллеги. Ландау же сразу перемещается вдоль борта, вставая практически вплотную к беседующим женщинам.

Виктория пару раз отрицательно склоняет голову, видимо, отказываясь от предложения. В это время Григорьев, так же, не отвлекаясь от работы со спортсменами, делает пару шагов в сторону Домбровской.

“Ишь ты, как смыкают ряды”,— восхищается Матвеева. “А вы, Виктория Робертовна, знаете, как прочно привязать мужские сердца к вашему подолу, не так ли? Стоило ли винить дурака-Вовку за такую измену?”-вздыхает про себя Венера.

В итоге, уж что там говорит Маша, но пожилая дама видит, как блондинка длинным взглядом обегает ряды трибун, находит место, где сидит тренер прошлого, что-то отвечает ее помощнице и отходит к бортику, становясь на привычную позицию между Григоревым и Ландау.

****

— Странный этот год выходит, правда, Мишк? — Вика говорит словно в никуда, не возвращаясь до конца из своих мыслей.

Григорьев только молча кивает. Прислушивается к чему-то и произносит:

— У тебя телефон звонит, по-моему.

И правда, набирая силу, раздается мелодия звонка. На экране застенчиво улыбающаяся Рада.

— Цагар, — удивляется Вика, — подожди, Миш, вдруг еще день не закончился.

— Здравствуй, Радость наша, — произносит женщина в трубку и замолкает, слушая непривычно долго что-то, что говорят на другом конце.

— Как он ведет себя? — снова внимательно слушает.

— Рад, ну, раз он не буянит, пусть пока посидит. Минут через 30 заберем его у тебя, — заканчивает разговор с девушкой тренер.

Дает отбой и, глядя на Григорьева произносит:

— День и вправду не закончился. Пьяный Ландау сидит у Цагар. Девчонка не знает, что делать. Поехали забирать.

— И она позвонила тебе? — удивляется Григорьев.

— Ну, как видишь, — пожимает плечами Вика.

— По меньшей мере удивительно. Ай да, Радочка! Я уж думал такие девушки выродились, — восхищается Мишка своей, пусть почти бывшей, но ученицей. — Надо ее моим с оболтусом познакомить! Какая женщина пропадает!

— Ты о чем, Миш? — перестает понимать коллегу Домбровская

— Ну, как у нас теперь действуют влюбленные женщины всех возрастов, когда к ним вваливается пьяный объект любви? И спать уложат, и рюмочку нальют и себя распакуют для большего удобства, чтобы не запутался в крючках и пуговицах. А тут такой “версаль”! Кто-то же еще может воспитать девушку, которая гонит пьяного вон, невзирая на свои чувства. Ай да, Рада, ай да, умничка!

— Радочка влюблена в Илью? — в очередной раз Вика признается себе, что совершенно не понимает, что твориться на душе у людей, даже ее маленьких людей, которых она ведет к медалям.

— Ты что, Вик?! Она ж в него чуть не с первого взгляда. Как в омут. С головой. С тех пор и не выныривала! — Григорьев, кажется, тоже удивлен тем, что его напарница могла пропустить такую очевидную всем вещь, как влюбленность Рады в молодого хореографа.

— Господи! — только и вздыхает Домбровская, — да что ж мне нет покоя-то с ними со всеми? Ладно, поехали, Миш, — вздыхает она наконец.

— Ой, как-нибудь без тебя управлюсь! — отмахивается Григорьев, — ночь надвигается. Сиди уже дома.

Выходит за двери и отправляется спасать Радку от сошедшего с ума, не иначе, Ланди.

Объем рассудка нашего и речи, чтобы вместить так много, слишком мал

Вика даже не заперла дверь, продолжая размышлять почти ни о чем, так не хотелось погружаться в реальные заботы. Впрочем, сами воспоминания стали результатом вполне реальной заботы.

Время умело плести странно свою патину, перекрещивая старые воспоминания и сегодняшний день, сплетая что-то важное с совершенно проходными событиями, закончившимися давным-давно, прожитыми и, если не забытыми, то потерявшими всякую значимость.

****

Милку выписывали 10. В субботу. Ни раньше и ни позже, в день проката короткой на втором этапе Кубка. Хорошо, что хоть все действо в Москве, можно еще что-то делать в узких промежутках между подготовками, тренировками, двумя днями стартов.

Нет, конечно, можно не ехать к болящей, но Домбровская предпочитает услышать резюме врача и взглянуть на свою безумную спортсменку одновременно. Она, во-первых, желает высказать то, что думает милой Милочке в присутствии ее семейства. Тут Вика жестока и пряма, стелить соломку под самоуверенность девчонки и попустительство родственников она не намерена, сколь бы сложными ни были ее отношения с матерью Людмилы. А отношения были весьма спорными. Впрочем, со временем они становились такими с большинством родителей.

Будучи матерью фигуриста, в чем-то Домбровская понимала мам и пап своих спортсменов, но при этом беспрекословно полагала, что вмешиваться в работу тренера, пренебрегать его советами и экономить на труде того или тех, кто ведет ребенка к цели — неправильно. И речь идет не лично о ней, она как раз может и пренебречь гонораром, если видит, что спортсмен талантлив, но ее команда должна нормально жить и не думать, где бы подшабашить ради хлеба насущного. На уважительном отношении к их вкладу и зиждется крепость коллектива, воспитывающего идеальные инструменты побед.

Родители же, вкладывая огромные средства, безусловно, ждали отдачи и делились со скрипом, чаще экономя в том числе на том, на чем экономить не стоило. И все же молчать ради мнимого спокойствия в итоге выходило дороже, поэтому Вика была готова к разговору, если потребуется и откладывать смысла не видела.

Домбровская мчится на выписку, надеясь не только успеть после нее к началу прокатов, но еще перед этим заскочить домой и переодеться во что-то более приличествующее успешному тренеру, чем потертые джинсы. К дверям больницы ее