на последнем слове раздаётся звук, очень похожий на лопнувшую струну. И женщина глубоко вздыхает.
— Я вообще-то здесь по делу… — Жене даже хотелось рассказать, по какому, но она решила не рисковать. Вдруг вся нудность напускная, а на самом деле она великана обожает? — А что, много тут девушек было? Почему ты так уверена?
— Немного, но люди бывали. И маги. И все оставляли дурня с носом! А я ему колыбельные пела сутками напролёт. Аж голос садился. А это больно!
— А ты почему не сбежишь тогда? — Женя окидывает её придирчивым взглядом. — Нравится быть в уязвимой позиции?
— Поговори мне тут ещё, малявка! Малявка из другого мира! Надо же, какие дерзкие да умные все стали.
И вдруг на её месте появляется золотая арфа. Аккуратненькая, блестящая, не очень большая арфа… И уже из неё, ещё более мелодичным голосом, раздаётся:
— Я только в таком виде могу передвигаться. Точнее, не могу. Как прикажешь мне, — выделяет она, явно имея в виду свой облик, — сбежать?!
Женя прикрывает рот ладонью. Становится неловко, но ненадолго.
— Я ж не знала. Всё чудесатее и чудесатее.
Она, всё ещё не отпуская Джека — потому что убежит, животное такое, — вдруг поднимает арфу и примеряет её на вес.
— Ну, думаю, что в принципе потяну тебя. Детка.
— Мм? — звучит настороженно, а затем слишком уж легко и поспешно: — Ах, украсть хочешь? Ну красотулечка! Попробуй!
— Не понимаю, это сарказм? — Женя ставит её обратно.
— Нет-нет! Хоть на чёрный рынок меня сбудь, лишь бы не оставаться здесь!
— А мне просто почему-то показалась, что ты уже привыкла к нему. Он же как большой ребёнок. Все великаны такие?
— Не все, — вздыхает она, принимаясь медленно и негромко перебирать струнами. — Вот именно… Ты пробовала когда-нибудь жить с ребёнком, который сильнее тебя и вечно капризный? Это опасно, знаешь ли. И, ты это, платье-то надела? А то придёт и сам попробует!
— Ещё и платье…
Женя кладёт ослабленного Джека себе на плечи, словно воротник, и вертит платье и так и сяк.
— А ты, значит, знаешь про попаданок? Мне домой бы вернуться…
— Ой, как вернуться именно тебе не знаю. Но вижу, что должна справиться ты! Ведь, дай-ка угадаю, сюда ты не случайно забрела? Понимаешь, выходит, что делаешь и зачем. Или, — в голосе её сквозит призрак разочарования, — ты из-за золота просто?
— Не просто. Но золото в любом мире пригодиться.
Прямо поверх своей одежды и лиса, Женя надевает платье.
Оно кажется просто в два с половиной раза больше чем нужно. В таком далеко не убежишь в любом случае…
— А ножниц тут нет?
— Боюсь, милочка, если и есть, то где-нибудь под горой всего этого. Так что считай, что нет… Ну да тебе и так пойдёт!
И в этот момент за дверью раздаются шаги.
Арфа вздыхает ещё горестнее:
— Идёт. Жених!
Женя со вздохом подбирая юбку и пытается её подвязать. Выходит так себе.
Боже, она должна ещё и носить эту хламину, чтобы Боб её не раздавил…
Только за этим ведь?
— Блин. Он же не собрался прямо сейчас жениться?
— Собирается, конечно, — отвечает арфа и вдруг пугается: — Боги! Он ведь если церемонию проведёт, ты просто так уже отсюда не спустишься! Женитьба у великанов священна и связывает между собой жениха и невес…
Дверь с грохотом открывается, впуская в пещеру отголоски собачьего лая, что и заглушает последние слова арфы.
— Готова! — радуется Боб, окидывая Женю взглядом. — Что же, идём к алтарю, он вон у той, — указывает пальцем, — стены, где арка бриллиантовая.
Глава 40. Вещи
Девичьи порванные платья. Они были разбросаны по утрамбованному песчаному полу и развешены на гвоздях, вбитых в крепкие стены. Посередине помещения, на балке под потолком, действительно висела туша кабана, не разделанного ещё, но обезглавленного, и раскачивалась из стороны в сторону.
И уж сколько разного Карсон повидал за свою службу, а это показалось ему жутким сном, который ещё долго не выветрится из сознания.
И только он собирается сделать шаг, чтобы осмотреться, слышит, как кто-то всхлипывает в темноте.
— Эй… — зовёт Карсон негромко, незаметно и медленно, на всякий случай, кладя руку на рукоять кинжала, прикреплённого к поясу.
— Не трогайте меня, — раздаётся в ответ совсем ещё детский голосок, — пожалуйста…
И Карсон осторожно ступает за черту плотной темноты. А оказавшись в ней, отойдя от квадрата света, отбрасываемого дверью, замечает забившуюся в угол исхудалую девчонку с распущенными русыми косами и в грязной простой рубахе.
Он опускается на корточки рядом с ней и как можно более мягко произносит, хотя у самого сердце набатом колотится в ушах от волнения:
— Не бойся, я друг. Я за тобой… Твои родители ищут тебя и ждут. Пойдём? — протягивает ей открытую ладонь. — Всё хорошо.
Но девчонка лишь сильнее вжимается в стену и смотрит на него широко распахнутыми от страха глазами.
— Я не ведьма!
Карсон, не опуская руки, непонимающе хмыкает.
— С чего это ты вдруг?
— Вилли сказал, меня хотят судить за колдовство… Он заманил меня сюда и запер. И сказал, что если сбегу, то теперь он сам меня обвинит. Скажет, что я просто испорченная и помешанная, а он мужчина и ему поверят. И тогда вы придёте за мной, потому что приходите за ведьмами…
— Он обижал тебя?
Она молчит в ответ и, кажется, будто уже не ответит. Но, наконец, отрицательно мотает головой и шепчет:
— Только ударил и пить не давал… А ещё платье моё забрал. И рубаху забрать собирался. Говорил, будто от магии меня очистить может и тогда, возможно, отпустит и не станет обо мне плохие слухи распускать.
— Ничего не понимаю, — бормочет Карсон. — Хотя, нет, одно теперь точно знаю — Вилли душевно болен и опасен… Идём, малышка, забудь всё, что тебе наговорили! Всё будет хорошо…
И он всё-таки выводит её из сарая. Она, то ли натерпевшись страху, то ли выйдя на белый свет и свежий воздух, выглядит ошалелой и не препятствует, даже никак не реагирует, когда Карсон сажает её на Аду.
Они несутся через лес к Жененому дому, но на развилке дорог Карсону всё же приходится помедлить.
Девчонка и без того слаба и напугана, увидит Вилли, и как бы ни случилось беды…
Сначала её нужно отвести хотя бы к ближайшему дому и оставить под присмотром добрых людей.
Так он и делает.
И, не помня себя от злости на Вилли и беспокойства за свою… Да, за свою невесту, Сон сам не замечает, как оказывается возле её
