товаров. А те, что притаскивала, имели приличные наценки из-за издержек. А вот из Охотска ходить в Китай можно по морю. И это даже близко не кругосветка с ее весьма приличными удельными издержками и внушительными рисками. Что могло очень сильно интенсифицировать торговлю с Китаем, выводя ее на уровень близкий с персидским направлением. Или даже превосходя его.
Главное — выйти на Охотск с адекватной логистикой. Пусть и речной.
Царь нехотя с этим соглашался.
Вся затея казалась ему блажью, как, впрочем, и Алексею. Но царевичу хотелось. Очень хотелось…
[1] Такие скверы шли через 2 квартала.
[2] Здесь имеется в виду дорога типа «макадам» идущая по маршруту Москва — Тверь — Вышний Волочок, — Новгород — Псков — Рига общей протяженностью около 1000 км. Для Западной Европы гигантское расстояние.
[3] Размеры парохода 76,2×10,16 м при осадке 1,27 м.
Часть 2
Глава 6
1709 год, июль, 12. Исфахан
Алексей Петрович наконец добрался до Исфахана.
Это было непросто и совершенно не так легко, как ему казалось. И путешествие по рекам оказалось самой простой частью данной комбинации. А вот море уже заставило немало напрячься. Все-таки плоскодонный пароход с широкой, скошенной носовой оконечностью на волне чувствовал себя отвратительно.
Качало безбожно. Даже на относительно небольшой волне. Но царевич морской болезнью не страдал и относительно спокойно перенес эти «качели». Разве что каждый поход по малой нужде превращался в аттракцион со сверхзадачей не обоссать самого себя. Ну и есть почти прекратил, чтобы не ходить по большой. В общем весь экипаж парохода насладился в полном объеме. И это еще хорошо, что шторма не было. И даже не сильную ветер нагонял волну.
А потом случилось то, из-за чего он едва не развернулся, дабы вернуться домой. А именно караванный путь на верблюдах под палящим солнцем.
Жару он «любил».
Нежно. Ласково. Всей душой. Отчего регулярно подумывал организовать из своего кабинета что-то вроде промышленного холодильника. Ибо кроме бани он повышенную температуру нигде терпеть не мог. А тут такое…
По его ощущениям жара стояла за сорок. И он должен был как-то перемещаться сидя на верблюде. На самом солнце.
Это был ад.
Его персональный, личный ад.
Пришлось даже соорудить зонтик с креплением к седлу и организовать себе эрзац вариант испарительного охладителя. То есть, постоянно поливать себя водой, смачивая. Она по такой жаре испарялась очень быстро с поверхности тела и ощутимо охлаждала его.
Расход воды получался велик на эти его нужды. Но Алексею было наплевать, ибо для него трудности с переносом жары являлись не блажью, а особенностью индивидуальных обменных процессов. Он без всяких шуток был первые часы в полуобморочном состоянии, поймав тепловой удар практически сразу. Из-за чего пришлось вернуться в порт и задержать выход каравана на целые сутки. Пока он приходил в себя и придумывал решение…
Наконец караван достиг Исфахана — столицы Сефевидского Ирана. Куда он входил с помпой.
Его встречали.
Его ждали.
О том, что русские помогли вернуть Багдад и большую часть Междуречья в столице знали. Как и о том, что именно от них пошло фундаментальное усиление армии, ее возрождение и перевооружение. Но куда важнее оказалась торговля, стремительно увеличивающая свой вес. Торговля, которая уже входила в дома простых людей через доступную чугунную утварь: чугунки, казаны и так далее. Пусть и не во всем Иране, а только в столице, но и этого хватило, чтобы простые жители относились к гостю с теплом, выйдя на улицы ее приветствовать.
Въезжали, разумеется, не с наскока.
Остановились недалеко от города, приводя себя в порядок. Требовалось сменить одежду и помыться, избавляясь от дорожной пыли. А ее хватало. Казалось, что она набилась буквально везде. Даже в легкие, хотя всю дорогу и царевич, и его люди прикрывали лицо платком. Защищая его и от чрезмерного жаркого солнца, и всей той взвеси, которую нес ветер. Иной раз так много, что хотелось зажмуриться и надеть какие-нибудь очки вроде тех, что носили мотоциклисты и летчики в начале XX века. Но их под рукой не имелось. Недоработка…
По договоренности такое загодя приготовили подобное место. И доставили туда чистую воду в достатке. Греть ее никому в голову не взбрело, поэтому и этого вполне хватило.
Помылись.
Побрились.
Выспались.
Оделись еще затемно в специально для того привезенную одежду в герметично запаянных пакетах[1]. И отправились в город, где тоже все было готово и их уже ждали. По утреннему холодку самому рассветному. Пока солнце еще не так чудовищно шпарило.
Алексей Петрович облачился в темно-красные одежды, расшитые белым растительным узором, и сел в седло белого двугорбого верблюда. Его для этих целей специально с прошлого года искали по округе. На поясе тяжелый палаш в серебренных ножнах, украшенных изумрудами и рубинами. Дорого, но не массивно и довольно изящно. И опять-таки в растительном стиле.
Его свита тоже выдерживала цветовую гамму и символику. Да, платья их не были персидского фасона. Но зная о том, как в здешних местах относились к цветам, символам и ритуалам, постарались их учесть.
Шествие удалось.
Потом прием.
Совершенно формальный, но красивый. Плавно переросший в пир, продлившийся до самого вечера. И только после него, уже на закате, по вечерней бархатной прохладе, состоялась первая серьезная встреча. Между шахом и его советниками с одной стороны и верхушкой делегации посольства с другой. Этакие переговоры без излишних формальностей. И что примечательно — без переводчиков. Ведь и Алексей, и вся его свита владели на приемлемом уровне татарским языком, который в те годы вполне годился для общения с тюркским населением Ирана. К каковому шах и относился. Советники же его в силу обстоятельств или происхождения этим языком тоже вполне владели.
Речь получалась не самой стройной. Но, что важно, переводчики не требовались. И можно было относительно спокойно беседовать, насколько это, конечно, возможно для ситуации общения на иностранном языке.
Язык участники русского посольства «доставали» не из воспоминаний. Отнюдь, нет. Еще в Москве, когда было принято решение об отправке посольства и его составе, начались регулярные упражнения. Да не абы какие, а при активной поддержке персидского посла и его людей. Заодно и отдельные важные слова на персидском изучали, которые были широко в ходу.
— Ты удивительно упорен, — улыбнулся Аббас. — Иной раз мне даже казалось, что ты видел Шахрабано и влюблен в нее самым отчаянным образом. Но ты не
