и видел ли он случившееся. Алойз не мог найти слов, чтобы объяснить это, не мог; он опускал глаза, когда встречал взгляд матери.
Они продолжали работать на своем клочке земли, как будто ничего не произошло. После войны — армия. Потом он уехал из деревни. Алойз не хотел там больше жить и никогда не ездил к матери. Он ждал, что вместе с ней уйдет и прошлое. Начал работать здесь, на фабрике. И остался.
А сейчас фабрика горела, как тогда дома соседей. Он испугался этой мысли, неожиданно пришедшей ему в голову. Нет, это не могло быть наказание! Не могло быть наказание за его вину. Ведь он остался в живых, уцелел, верил, что будет жить и дальше. Но даже если случится что-то такое, чего он боялся и чего, по сути дела, ждал уже столько лет, даже тогда он не будет уверен в том, что можно сравнить оба эти события: то, которое не могло изгладиться из его памяти, и то, что должно произойти. Разве могло что-нибудь сравниться с тем отцовским одиночеством, которое продолжается с того дня до настоящего времени?
Он смотрел на идущих впереди него людей. Видел Квека, отца Анджея. Видел своего отца, лежащего у порога дома. Он как бы снова стал тем мальчиком, который должен принять решение, оценить, что важнее — собственная или чужая жизнь, решить вопрос: можно ли оставлять человека одного?
Он стоял неподвижно, как будто к земле его прижимал груз собственных мыслей. От него уходили люди — старик отец и другие, которых он тоже хорошо знал. Они оставили Анджея; это не он здесь остался, а они его бросили. Как в тот раз Алойз — отца. Он прикусил губу. Внизу под сердцем Алойз почувствовал острый страх — казалось, ничего уже изменить нельзя, он должен сделать то единственное, что снова позволит ему жить.
Тихо постанывая, как бы плача без слез, он опустил руки. Он не брал на себя этот груз, сам груз ложился на его плечи. Алойз повернулся и сделал первый шаг в сторону развалин. Он шел медленно, как во сне, не отдавая себе отчета в том, что хочет сделать, но зная одно: в его жизни произойдет что-то важное, какая-то перемена, по которой он тосковал, которой ждал, — и, желая, чтобы она пришла, худел, сох, сжимался, как куст без воды на склоне горы.
Алойз обошел развалины, его трясло так, что, окликни его кто-нибудь, он не смог бы сказать ни слова. Но он был совершенно один. И хотел здесь остаться, чтобы проверить, хватит ли у него сил, справится ли он со страхом, который начался тогда, когда он убегал с матерью, и не покидал его, если Алойз был трезв.
Одна из стен была разбита. Крыша, сломанная, провалившаяся в нескольких местах, разорванная плечами железобетонных балок, казалось, прикрывала руины до самой земли. Но с другой стороны угол стены сохранился. Внутри кипы материалов, катушки кабеля, ящики с запасными частями могли удержать падающие балки. Надо попробовать.
— Нет… — прошептал он. — Не могу, боюсь…
Он подошел поближе к руинам. Между рухнувшей крышей, часть которой, падая, удержалась на сломанной стене, и землей, покрытой щебнем, виднелось отверстие. Алойз наклонился над ним. Потом осторожно влез туда, шепча что-то сухими губами; если бы кто-нибудь его окликнул, он тут же повернул бы обратно. Но никого не было.
Осторожно, прислушиваясь к шелесту ветра и к звукам трущихся друг о друга листов железа, он полез через узкую щель в глубь развалин. На бетонном полу склада, минуя груду камней, Алойз остановился, чтобы отдохнуть. Там было немного места между упавшим ящиком и согнутыми трубами стеллажей. Он осмотрелся. Вокруг был полумрак, там, откуда он приполз, бил яркий свет. Алойз внимательно прислушался, не затрещит ли балка, не упадет ли кирпич.
Отсюда еще можно было вернуться. Он видел щель, через которую только что влез сюда. И Алойз ждал, не зная, что в нем победит: убежит ли он, как в тот раз, или пойдет дальше. Сердце билось быстро и неровно. Он закрыл глаза. Лучше не смотреть. Ветер загремел листом железа.
Алойз наклонил голову. Ничего не упало, ничего не случилось. Он еще раз осмотрелся.
Перед ним лежали ящики; Алойз обратил внимание на то, что вдоль старого прохода, идущего по всей длине склада и обозначенного с обеих сторон стальными фермами стеллажей, места побольше, там как бы просторнее. Эти согнутые конструкции поддерживали крышу или, вернее, то, что от нее осталось, они в этом грозном хаосе были каким-то следом давнего порядка. И там можно было попытаться пройти.
«Значит, туда, — подумал он. — Только туда».
Где-то посыпались камни. Алойз скорчился, ожидая удара, который покончит со всем: с вечным беспокойством и с тем конкретным, смертельным страхом, который он ощущал сейчас и который был совершенно не похож на то, что мучило его постоянно.
Двинулись бульдозеры. Широко загребая плугами землю, они ехали, скрежеща гусеницами. Ковши экскаваторов выдергивали из песка свои большие лапы и насыпали холмики на вершине вала. Теперь уже не лопаты, а машины вступили в борьбу с огнем.
Было известно, что эта насыпь является первой ступенью, ведущей к спасению. Если насыпь будет достаточно высокой и широкой, то задержит горящую нефть, разлейся она за стены нефтехранилища. Люди прервали работу и смотрели на действия машин, которые быстро и упрямо атаковали землю. Машины давили ее гусеницами, вырывали ковшами экскаваторов. И, как из каких-то гигантских внутренностей, вынимали из открытых ям влажный, светлый песок.
Над площадкой, над фабрикой разносился яростный вой пламени. Но сейчас его отрывистый, непрерывный гул начал сопровождаться грохотом десятков моторов. Рычали дизели, неровно, но именно из этого хаоса звуков рождался новый мотив, время от времени заглушающий тот, первый. Он звучал, как удары множества металлических палок, как барабанная дробь, иногда ускоряя такт.
Среди всего этого разносился, как голос хора, крик людей. Они радовались не только присутствию машин, но и их силе и быстроте.
Но радость продолжалась недолго. Ведь пока еще ничего не изменилось, машины не могли заменить людей. Они могли только помочь, ускоряли работу. Поэтому снова надо было браться за лопаты, поплевать в натруженные ладони и бросать комья земли, чтобы скорее закончить это дело.
Горящее нефтехранилище оказалось в кольце. Со всех сторон была ясно видна линия свежей насыпи, второй круг, охватывающий огонь и старый внутренний ограждающий вал. Люди стояли плечом к плечу в цепи, лопатами нанося удары, словно в штыковой атаке. Экскаватор поворачивал свою руку, опускал ее и поднимал вверх, похожий
