Счастливчик
В книгу вошли повести известных польских писателей Е. Вавжака, З. Домино, В. Роговского, В. Жукровского, которые могут дать советскому читателю представление о современной прозе ПНР.
Повесть Ежи Вавжака «Линия» несколько лет назад пользовалась большим успехом у польского читателя. Ее герой Михал Горчин, избранный первым секретарем горкома партии небольшого польского города, вынужден преодолевать косность, бюрократизм, безразличие окружающих его людей, ему приходится бороться за личное счастье. В какой-то степени «Линия» объясняет некоторые причины кризиса в Польше в 1980—1981 годах.
Главный герой повести Збигнева Домино «Шторм» служит командиром военного корабля. Бывшему деревенскому мальчишке, ставшему в народной Польше офицером ВМС, в драматических обстоятельствах приходится решать судьбу корабля и своих подчиненных. Большое место в повести отведено боевому содружеству моряков СССР, ПНР и ГДР.
Веслав Роговский в своей повести «Авария» рассказывает о мужестве людей, борющихся с пожаром, который угрожает гибелью фабрике и небольшому городу. В «Аварии» представлены различные люди: рабочие, инженеры, военнослужащие, которые, рискуя жизнью, спасают народное достояние.
В повести выдающегося польского писателя, председателя СП ПНР Войцеха Жукровского «Счастливчик» рассказывается о приключениях польского журналиста в Лаосе во время национально-освободительной войны народов Юго-Восточной Азии против американского империализма. Автор хорошо знает описываемые места, он много лет провел в этих районах Индокитая. Польская критика очень высоко оценивает повесть В. Жукровского, считая ее одним из лучших образцов этого жанра в литературе народной Польши.
Войцех Жукровский
СЧАСТЛИВЧИК
Он возвращался напрямик, тропинкой, через сухое в эту пору рисовое поле. Безоблачное небо излучало зной, хотя солнце рассыпалось в белую слепящую пыль. Солдат в выцветшем мундире, которого к нему приставили, лениво тащился сзади. Роберт слышал, как под его ногами с хрустом ломалась солома, как он спотыкался о затвердевшие на жаре комки красноватой глины: солдат еле передвигал ноги. Легкий ветерок вздувал пыль, доносил запахи высохшей земли и мертвой стерни.
— Не сердись, Коп Фен, здесь и в самом деле ближе, — повернулся Роберт, остановившись, — к тому же я завтра улетаю, и ты наконец-то отдохнешь.
Солдат поднял голову, прикрытую фуражкой, похожей на жокейку; смятый козырек, надвинутый на глаза, отбрасывал на его лицо тень, только зубы белели в улыбке.
— Завтра дадут еще какой-нибудь приказ — нет, лучше уж ходить за тобой. От тебя хоть интересное что-нибудь услышишь. — Он старательно подбирал французские слова. — Но здесь тоска — одни голые поля. Надо было идти по дороге мимо ручья, там девушки купаются. Можно пошутить, поболтать с ними или просто поглазеть, ведь воды сейчас мало, по колено…
Матерчатый подсумок оттягивал его слабо затянутый ремень, ствол карабина у Коп Фена заткнут промасленной паклей, ворот гимнастерки широко расстегнут; нижней рубашки не видно — похоже, гимнастерка была надета прямо на голое тело.
— Говорят, что завтра за мной прилетит самолет. После обеда нам с Саватом предстоит небольшая экскурсия, тогда уж он будет меня опекать. Ты свободен. Можешь пойти куда захочешь.
— Вдруг тебе взбредет в голову прогуляться? А меня не будет. Что тогда? Мне велено, чтобы я ни на миг от тебя не отходил.
Роберт посмотрел на пятно тени, темнеющее возле ноги. Был полдень. Далеко на холме виднелись ослепительно белые стены здания, в котором еще два месяца тому назад жил французский губернатор. Крыши с приподнятыми углами на китайский манер, светло-зеленые жалюзи веранды, обращенные в сторону долины; плетенные из бамбука кресла-качалки с вмятыми по форме тела сиденьями обещали отдых. Упасть в кресло и, покачиваясь, слушать его скрип, смотреть, ни о чем не думая, на горы, на буро-зеленые джунгли, созерцать белесое небо, на котором не видно птиц, ощущать всем телом, как замедляется движение качалки, вдыхать чужой, пряный запах этого безмолвия, дожидаясь, пока босоногий слуга нальет из огромного термоса кипятка в чашечку и всыплет щепотку зеленого чая, — да, отдыхать, а может, в этот редкий час покоя, сиесты, попробовать разобраться в самом себе. Наконец-то выдалась минута, когда ты совсем один и можешь спокойно подумать, сосредоточиться, прислушаться к своему внутреннему голосу. Грустно — слишком уж быстро летит время.
Солдат облизал сухие губы. Его узкие глаза влажно блестели из-под козырька фуражки; казалось, у него небольшой жар. Он напомнил:
— Скоро обед.
— После еды надо бы отдохнуть.
— Да, испытать блаженное чувство сытости и подумать с благодарностью о тех, кому мы этим обязаны.
— Кто тебя научил таким вещам?
— Политрук. Он очень умный человек, ему известно о многом таком, что даже бонзам не снилось. Пошли.
Они медленно двинулись вперед, топча хрустящие пучки соломы. Кузнечики со стрекотом разлетались из-под ботинок. Издалека доносились басовитые голоса больших храмовых барабанов.
— Это голодающие из пагоды. Решили о себе напомнить, — вслушивался в гул барабанов Коп Фен. — Риса требуют.
— Они что, на молитву зовут?
— Нет, время обедать. Вот они и бьют в барабаны, стращают крестьян, чтобы те поторопились принести им полные миски… Я этих монахов просто не перевариваю, уж я бы заставил их работать. Кормятся возле старых баб, выманивают одежду, фрукты. Женщины обстирывают, кормят их, угождают. А монахи взамен плетут байки про духов, которые якобы живут в каждом камне, в каждой могиле, роще или ручье, про блуждающих упырей — у баб глаза на лоб лезут. Любят людей попугать… Да ведь все это вранье, пустые россказни.
Роберт вытер вспотевшие руки о штаны и перевесил на другое плечо сумку с лекарствами — вожделенный предмет для всех солдат. Уж как они любят лечиться, с каким благоговением глотают таблетки против малярии! Но висящий на шее Роберта фотоаппарат с запасными объективами весил больше, чем сумка с лекарствами.
— А ты думаешь, что у вас здесь упыри не водятся?
Солдат взглянул на него исподлобья, а потом, поняв, что журналист его разыгрывает, весело рассмеялся.
— Как не быть! Есть вампир Ко Ток — он нападает на одиноких женщин. Выгрызет внутренности, а потом набьет живот рисовой мякиной. После этого женщина делается бесплодной, и сколько бы муж ни старался, ей уже все равно не зачать.
Мертвенно шуршала под ногами сухая солома. Теплый ветер ласково овевал лицо и шею Роберта; одуревший от жары кузнечик ударился о колено и, зацепившись за штанину, так и ехал на ней; ветерок выгибал его длинные усы.
— От Ко Тока убежать трудно, — продолжал рассказывать солдат, — ступни у него вывернутые, он взад и вперед одинаково бегать может…
