старше и умеет владеть собой.
Тяжело выдохнув, переключаю на драйв и поднимаю стекло.
Я слышу, как облегченно выдыхает девчонка, но это не значит, что я расслабился тоже. Во мне еще плещется гнев вперемешку с чем-то царапающим, но что это именно я понять не могу.
Малолетний недоносок газует и оставляет после себя облако дыма и, подрезав меня, скрывается из вида.
— Спасибо, — тихо шепчет, утыкаясь носом в ворот кожаной куртки.
Ничего не отвечаю.
Я все еще зол.
На нее в том числе.
Даже тогда, когда мы подъезжаем к дому Рудольфовны, я не успокаиваюсь окончательно.
Ощущение незавершенности и собственной никчёмности душит во мне мужское начало.
Надо было ему втащить.
На улице делаю несколько глубоких вдохов, чтобы настроиться на следующее субботнее приключение в квартире у ба.
Я ощущаю спиной, как боязливо Яна переминается сзади.
Уверен, она в шоке. Увидеть разъярённого Миронова — это как умудриться вывести лабрадора из себя.
Но у нее это прекрасно получилось.
Впариваю девчонке в руки ее поднос, а сам подхватываю пакеты для ба.
— Шагай, — киваю в сторону подъезда. А вот нехер было улыбаться.
* * *
Переглядываемся с Решетниковой.
За дверью вновь орет кассетник, и если для меня очередной перформанс ба как душ после секса, то для Яны — полнейший шок. Об этом мне говорит вопросительное выражение её лица.
Выжимаю дверной звонок, попутно зная, что сейчас музыка смолкнет.
Так оно и происходит.
Звуки по ту сторону стихают моментально.
И когда, по обыкновению, я жду от Рудольфовны открытия тысячи замков, дверь неожиданно распахивается тотчас, будто была не заперта вовсе, что несказанно меня озадачивает.
— Яночка, Илюша, соколики мои родимые, — прижимает руки к груди ба, попеременно одаривая улыбкой сначала мою спутницу, затем меня. — Как же я рада вас видеть! Проходите, мои хорошие, — отходит вглубь, приглашая нас пройти в квартиру.
— Здравствуйте, Аглая Рудольфовна, — Яна входит в прихожую, настороженно осматриваясь по сторонам.
— Здравствуй, девонька! Ну-ка, золотце, надень, — ба выставляет перед Яной домашние тапочки. — Полы студеные, — суетится Рудольфовна.
— Спасибо большое. А это вам, — Решетникова протягивает противень в руки ба, смущенно улыбаясь. — Там пирог. К столу.
Яна сбрасывает свои говнодавы и напяливает тапочки, которые смотрятся на ней как лыжи.
— Моя ты хозяюшка, — Рудольфовна с силой притягивает мою студентку к себе одной рукой и целует девчонку в лоб. — Спасибо, Яночка, спасибо, девонька!
Мой гнев растворяется.
Глядя на них двоих, расшаркивающихся друг перед другом и выглядевших при этом искренне, я не могу держать в себе злость и портить своей недовольной рожей настроение ба.
— Илюш, проходи. Не стой в дверях. Что опять притащил? — бурчит ба, зыркая на пакеты в моих руках. — Я же просила тебя ничего не покупать. Всё есть. Проходите!
И пока Яна делится рецептом своего пирога, я успеваю отволочь сумки в кухню и помыть руки. На столе продуктовый бардак, а это значит, что обед планируется не в кухне. И это в очередной раз доказывает, насколько ба нас ждала. Если стол накрывается в зале — закон: планируется недетская пирушка.
— Как я рада тебя видеть, Яночка, — щебечет Рудольфовна.
— Взаимно, Аглая Рудольфовна. У вас очень уютно, — шелестит Решетникова.
Закатываю глаза.
Может, я пойду?
Им и без меня неплохо, кажется.
Уже на подходе в комнату я улавливаю ароматы блюд.
Первой в гостиную с пирогом в руках входит ба, следом за ней Яна и заключаю нашу делегацию я, натыкаясь на заторможенную спину Решетниковой.
Девушка резко останавливается в дверях, не шевелясь.
Когда я выныриваю из-за ее спины и пристраиваюсь рядом, понимаю, что вызвало остолбенение, потому что столбенею аналогично.
Длинный стол-книжка разложен посреди зала. На нем действительно выставлено колоссальное количество блюд, но пугает не это.
Пугают они:
— Агнесса Марковна, Лидия Петровна, Нина Никитична, Тамара Николаевна, Оленька Леопольдовна, Маруся, Клавдия Борисовна… — и пока ба представляет всех выстроенных в ряд старух как на общем фото в доме престарелых, я чувствую, как впивается в мою руку ледяная ладонь Яны. Не опуская глаз, переплетаю наши с девушкой пальцы. И будь мы в другом моменте, я бы однозначно пресек подобные действия, но не тогда, когда с Решетниковой мы оказались в одной лодке посреди океана и, черт, но поддержка в этом звездеце нужна сейчас даже мне. Что происходит, млин? — …мои дети — Илюша и Яночка, — заканчивает представление ба.
— Ззз-здравствуйте, — заикаясь, еле слышно произносит Яна.
А я не в силах сказать даже этого.
У меня просто зажевало голосовые связки.
Паралич лица.
Двусторонний.
Кто все эти люди?
Откуда они здесь взялись?
Скорее всего мои внутренние оры красноречиво отражаются на лице, поэтому ба спешит разрядить накалившуюся обстановку, в которой я — та самая спичка.
— Илюш, присаживайтесь, — заискивающе лопочет ба и указывает рукой во главу стола, на углу которого пристроен портрет в черной рамке с перетянутой черной лентой моего усопшего деда. — Рядом с Ванюшей.
У нас что, поминки?
В моей голове усиленно начинают ворочаться извилины, пытаясь вспомнить даты рождения и смерти деда, но ни одна к сегодняшнему числу не подходит.
Тогда что, млин?
Аглая Рудольфовна подталкивает нас с Решетниковой в спины к двум стульям под оценивающие взгляды бабок. Они умиленно качают головами, а кто-то даже пускает слезу.
Не разрывая сцепленных рук, мы с Яной в полнейшем коматозе плетемся к местам и усаживаемся.
У меня в башке полный разнос и разброд. У Яны на лице — хуже.
— Что происходит, ба? — цежу сквозь зубы и поворачиваюсь к Рудольфовне, которая пристраивает неподалеку от нас пирог Яны.
— А что, Илюш? — наигранно спрашивает. — Подружки, вот, в гости ко мне пришли. Вон, Агнесса Марковна, — кивает на старую знакомую и как ни в чем ни бывало пожимает плечами бабуля.
Да кроме этой блаженной Агнессы Марковны я ни одной бабки раньше в глаза не видел. Она что, насобирала их по району?
Стреляю в ба яростным взглядом, на что родственница забивает похренистический болт.
— Илья Иванович, — наклоняется ко мне Решетникова, — вы не говорили, что мы собираемся на вечеринку сообщества «Московское долголетие», — медленно вытягивает руку из моего захвата. — Что здесь происходит? — если бы от взгляда можно было расплавиться, то сейчас бы я лился медью от того, насколько
