щетина, пробивающаяся на его лице, заставляет меня смутиться. Приходить небритым на занятия Илья Иванович никогда себе не позволял. А сегодня этот расслабленный и вольный стиль выбивает из меня томный выдох.
Он бесподобен. Боже…
И таким он мне начинает нравиться. Или продолжает … я не понимаю. Я не понимаю, почему сжимающие противень ладошки начинают потеть, а резинка колготок натирать мне живот.
— Здравствуйте, Илья Иванович, — подхожу ближе и задираю голову, щурясь.
— Привет, — изучающе бегает по моему лицу, перекатываясь с носка на пятку. Кисти рук преподавателя опущены в передние карманы джинсов, а брови слегка сдвинуты к переносице, на которой каким-то образом держатся стильные очки.
— Эмм… давно ждете? — перебрасываю противень в одну рукой, а второй поправляю волосы.
Миронов следит за моими движениями, пристально вглядываясь, а потом вскидывает руку и смотрит на переливающийся на солнце браслет наручных часов.
— Десять минут, — отвечает. Десять минут? Египетские пирамиды! — Вера Григорьевна — милая женщина, — неожиданно сообщает.
Эээ… что?
— Вера Григорьевна? — непонимающе приоткрываю рот.
— Вахтёрша, — кивает на вход в общагу.
Японский магнитофон!
Болезненно хохотнув, решаю сунуть противень Миронову в руки и бежать прямо по собачьим инкрементам, не оглядываясь.
Илья Иванович испытывающе гипнотизирует мое лицо и ждет от меня объяснения — какого, расквадрат твою матрицу по кругу, я не знаю вахтёршу общежития, в котором, якобы, живу.
— Баб Вера, что ли? — наигранно хохочу и бью себя по лбу. — Так бы сразу и сказали! Я даже не знала, что она Вера Григорьевна. Мы с ребятами ее баб Вера называем. Вот поэтому я сразу и не сообразила! — хохочу, хохочу…
— Баб Вера? — подозрительно усмехается Илья Иванович, отчего я перестаю хохотать. — Так ей на вид лет тридцать пять, не больше.
— Да? — вылетает из меня, и я вовремя затыкаюсь.
Браво, Решетникова, да ты просто лидер конспираторов!
Поздравляю, Яна!
А теперь беги!
— Да, — невозмутимо подтверждает Илья Иванович. — Я зашел уточнить, не выходила ли Яна Решетникова, на что Вера Григорьевна сказала, что такая даже не заходила, — и складывает руки на груди, давая понять, чем я буду крыть такую карту.
Кошмар! Всё пропало!
— Вы знаете, Илья Иванович, — качаю головой. — У женщины склероз. Она часто обо всем забывает. Поэтому её и прозвали баб Верой.
Господи, прости душу грешную!
Мне теперь точно место в раю не светит.
Надо будет шоколадку купить этой Вере Григорьевне. Ни за что бедного человека оклеветала.
— Ммм. — неопределенно протягивает Миронов. И не понятно, принял ли он мою ахинею, либо просто забил. — Ну хорошо. А это что? — кивает на противень.
Фуух… кажется, пронесло.
— Пирог для Аглаи Рудольфовны, — подбираюсь и воодушевлённо рассказываю.
Перехватив из моих рук блюдо, Илья Иванович открывает заднюю дверь машины и укладывает пирог на сиденье.
— Поехали, — бросает, видимо, мне, не потрудившись открыть дверь для любимой девушки.
Глава 28. Субботние приключения
Я не боюсь быть замеченным у корпуса общежития.
Помимо того, что я не настолько известная персона в вузе, так мою студентку здесь, как оказалось, тоже никто не знает. В понедельник после пар об этом мне стало известно из личного дела Решетниковой, в котором черным по белому был указан адрес какого-то захудалого пригорода и ни слова об общежитии. Я не поленился позвонить в общагу и получить подтверждение тому, что Решетникова Яна никогда в него не заселялась. И мое небольшое представление стало тому ярким доказательством.
Поглядываю на девушку, сидящую рядом.
Меня распирает припереть ее к стенке и выпытать — какого черта у нее на уме.
Что она добивается, расхаживая ночью у моей тачки и придумывая байки о месте своего проживания? Мне не то, чтобы интересно, где она коротает свое свободное время, у меня, блин, принцип.
Но выбивать из нее правду в данный момент не выгодно, когда она с барского плеча согласилась помочь мне с ба.
Остальное потом.
Ее светлые волосы подпрыгивают с очередным залетевшим в приоткрытое окно ветреным вихрем.
Решетникова ловит копну руками, прижимая к ушам.
Весенний уличный воздух не спасает от того, чтобы я не чувствовал исходящий от нее аромат цветов, заполонивший салон и мои легкие.
Делаю вдох глубже.
Мы едем молча, но во мне стойкое понимание, что в машине я не один. И это не дает возможности оставаться равнодушным даже тогда, когда на светофоре со мной ровняется мажорский Инфинити со стороны Яны, а молодой борзый чувак ей нагло подмигивает, опуская стекло.
Опускаю своё тоже и выглядываю из-за плеча девушки, давая понять щеглу, чтобы шел лесом.
Это в лучшем случае.
А в худшем — на хрен, когда этот бессмертный игнорирует мое предупреждение и лыбится моей девушке.
— Проблемы, приятель? — кричу ему через Яну, которая какого-то черта улыбается ему в ответ.
Я че-то не понял, милая, ты кому улыбаешься?
Мажор показывает мне средний палец и, осклабившись, орет в ответ:
— Никаких проблем, отец. Просто девочка понравилась, — вновь подмигнув Решетниковой, газует на месте, выделываясь своей сраной тачкой для баб.
Отец?
Он реально сейчас меня так назвал?
Девочка ему моя понравилась?
Стискиваю руль, хрустнув костями.
Яна сползает по сиденью вниз и втягивает голову в шею.
Придушу.
— Че ты сказал, сынок? — рявкаю в окно.
Я уже чувствую, как во мне начинает возрождаться давно забытое старое. Что-то из пацанского прошлого, когда с дружбанами мы собирались на сходняки, чтобы почесать кулаками и померяться яйцами.
— Девочка, говорю, мне твоя понравилась! — борзеет малой, намеренно выделяя слово «твоя».
Ах, ты мразь!
— Илья Иванович, — вкрадчиво пищит Решетникова. Она испуганными глазами смотрит на то, как я ставлю джойстик на паркинг и хватаюсь за ремень безопасности. — Не надо, — просит. — Пожалуйста, — касается ледяной рукой моего запястья, задерживаясь на нем слишком долго, чтобы я не смог ни заметить. — Он же вас нарочно провоцирует. Пожалуйста, — смотрит волнующимися озерами. В них зыбко перекатываются всплески серо-голубых волн.
— Зассал, папаша? — орет недоумок и жмет на клаксон.
Позади начинают нервно вопить тачки, потому что красный свет светофора давно сменился на разрешающий.
У меня чешутся кулаки и желание проехаться ими по лощеной морде выродка, но умоляющие глаза моей студентки напоминают, что я — ее преподаватель и мужик, который
