скажи.
— Спасибо, — улыбаюсь я и осторожно сажусь на камни рядом. Почему-то сейчас подобные шутки меня совсем не задевают, я даже с удовольствием поддеваю его в ответ: — Эксгибиционизм лечится, ты знал? Психотерапия, таблетки, и всё такое. Нужно только признать проблему и обратиться за помощью, Нестеров.
Перед ним на камнях целая пирамида из темно-серых морских ежей. Марк явно проснулся задолго до меня, и это его своеобразный завтрак. С интересом наблюдаю за тем, как мужчина, ловко избегая колючек, поддевает кусочком темного пластика, похожим на осколок плавника сапборда, панцирь следующего ежа и раскалывает его надвое.
— Ну вот, не прошло и ночи, как мой героизм позабыт и я снова «Нестеров», — с демонстративным недовольством кривится он. — Придется утопить еще один сап, чтобы ты снова назвала меня по имени?
Усмехаюсь, глядя как он осторожно достает из расколотого ежа нежную ярко-оранжевую дольку икры и отправляет в рот. Пожимаю плечами:
— Сап нам еще пригодится, чтобы вернуться в лагерь. А с именем всё просто — ты снова «Нестеров», потому что я снова «милая».
— Просто ты сегодня утром и правда милая, — оправдывается Марк и примирительно протягивает мне еще одну дольку икры на кусочке ежового панциря. — Хочешь?
От ежей вкусно пахнет морем и йодом, и я согласно киваю, но когда тянусь к нему, Нестеров усмехается:
— Не пачкай руки, — он подносит пальцы с угощением к моему рту, а в зеленых глазах озорные смешинки.
Я осторожно подцепляю дольку, едва коснувшись губами его пальцев. Вкус у икры специфический солоноватый, приятный, чем-то напоминает устриц. Но много ее не съешь, хоть она и богата полезными веществами.
— Давно проснулся?
— Успел прогуляться немного. Хотелось пить, но на острове пресной воды нет. В любом случае, нужно возвращаться, пока Ник и Лера со спутникового телефона не отправили на наши поиски спасателей.
Но какое-то время мы просто сидим и разговариваем на берегу, глядя на поочередно накатывающие на гальку волны. Так душевно и здорово, словно мы знакомы всю жизнь и в обществе друг друга нам комфортно и весело. Марк улыбается и смеется, словно мальчишка, лишаясь привычной надменности и серьезности. Ловлю себя на том, что, когда его лицо такое светлое и беззаботное, а в глазах озорной блеск, он настолько притягателен, что от него тяжело отвести взгляд.
Нестеров продолжает кормить меня икрой со своих рук и внимательно наблюдает за мной, а потом осторожно проводит большим пальцем по моей нижней губе.
От этого собственнического жеста, полного интимности, у меня внезапно перехватывает дыхание и сбивается пульс. Стараясь не выдать реакции на его прикосновение, бормочу с сарказмом:
— Возомнил себя Шапокляк из сказки про Чебурашку, которая кормила бубликами носорога Птенчика, в надежде его приручить? Если ты помнишь, у нее не получилось.
— Сравнение хорошее, — хвалит Нестеров с хрипловатым озорным смешком и добавляет тихо: — Но в отличие от нее, у меня получается.
Кажется, он прав. С момента нашей первой встречи что-то непоправимо изменилось между нами. Я не просто больше не опасаюсь Марка, но и сама тянусь к нему. Думаю о нем. Любуюсь им.
— Получается, — почему-то шепотом признаю я.
И в этот миг, длиною в один удар сердца, всё меняется ещё сильней. Пальцы Марка касаются моего подбородка, скользят по шее, останавливаются на плече. Мы встречаемся взглядами, и я замираю. Мне хочется, чтобы он сейчас меня поцеловал. И хочется так сильно, что я закусываю губу.
Он наклоняется ко мне, словно в замедленной съемке, дает возможность отступить, но я не желаю отступать и, не разрывая зрительного контакта, сама подаюсь к нему, ощущая, как сильно забилось в груди сердце в сладком и томительном предвкушении поцелуя.
Когда его губы мягко касаются моих, наше прерывистое дыхание смешивается и я, не выдержав, закрываю глаза, отдаваясь пьянящим ощущениям. Моя ладонь ложится на его горячую грудь, а его пальцы зарываются в мои волосы на затылке, притягивая ближе.
Марк настойчив, но настолько нежен, что мой страх и стеснение быстро сменяются желанием ответить на поцелуй, открыться ему, отдаться потоку чувственности, которая ещё никогда не охватывала меня раньше, потому что ни один мужчина до Нестерова не пробуждал во мне таких противоречивых эмоций.
Поцелуй становится глубже, и с каждым горячим прикосновением губ и языка по телу разбегаются мурашки от удовольствия. Его широкие ладони скользят по моей спине, сминая на ней ткань футболки, пока я льну к нему, выгибаюсь, ощущая потребность в более тесной близости.
Сама не замечаю, как оказываюсь на коленях Марка, притягивая его к себе, не давая разорвать поцелуй ни на секунду. Его пальцы сжимают мои бедра и ягодицы, пробираются под футболку, пока я трепещу от прикосновений, плавлюсь от поцелуев и дрожу от вожделения, которое все сложнее сдерживать. По венам течет жидкий огонь, опаляя каждую клеточку тела. Он делает мышцы слабыми и непослушными, а дыхание рваным и частым.
Сидя на коленях Марка, я чувствую его желание, пульсирующее и горячее.
Тем сильнее моё удивление, когда он внезапно отстраняется от меня.
— Марк, — выдыхаю я в его губы, чувствуя в собственном голосе мольбу.
Затуманенный страстью мозг отказывается соображать, отказывается понимать, почему он остановился. Я так сильно хочу его, как не хотела никого и никогда.
— Оказывается, есть ещё один способ заставить тебя произносить моё имя, — шепчет Нестеров с усмешкой. — Этот способ позволяет значительно экономить на сап-досках.
В груди вспыхивает недовольство, но Марк, будто бы извиняясь, снова легко целует меня сначала в уголок губ, потом в подбородок, а когда я выгибаюсь ему навстречу, оставляет влажную дорожку поцелуев на моей шее.
— Я тоже с удовольствием остался бы здесь с тобой надолго, милая. Но нам правда нужно возвращаться, — горячо шепчет он, пока я пытаюсь успокоить сбившееся от поцелуя дыхание.
Бормочу капризно, выводя кончиками ногтей узоры на его спине, чтобы как-то отвлечься:
— Тогда зачем ты поцеловал меня?
— Можешь считать это подтверждением моих слов о том, что нас тянет друг к другу и демоверсией того, что может быть между нами, если ты примешь моё вчерашнее предложение, — с легкой усмешкой он поднимает на меня взгляд, в котором искрятся смешинки. — А зачем ты поцеловала меня?
Мне нравится смотреть на него вот так — сверху вниз. Это выглядит иллюзией власти над мужчиной, который во всех отношениях сильнее меня. Мысли об этом помогают пересилить желание, всё ещё тлеющее обжигающими угольками где-то внизу живота.
— Затем же, зачем и ты, — отвечаю я, зеркаля его усмешку. — Чтобы проверить, понравится мне, или нет. Не могу же я согласиться
