— В подвале я нашел старую рыболовную леску. И сделал из нее канатную дорогу. Привязал ее к верхней ступеньке и дотянул до самого низа.
Морган ахнул:
— Ты протянул леску прямо поперек лестницы!
— Я набрал пустых спичечных коробков и продырявил их, и получились вагончики. В них я складывал миндальные орешки и изюм — и все это съезжало вниз. Мама дошла всего до второй сверху ступеньки… Зазвонил телефон. Она крикнула: «Эркки, сними трубку!» А мне было неохота, я слишком заигрался. И как раз только загрузил очередной вагончик миндалем. Поэтому я просто сидел на лестнице и ждал. Мама вышла из комнаты и шагнула на лестницу. Она зацепилась ногой за леску и полетела вниз. Обычно мама была тихой, но в тот раз все получилось очень громко. Лестница затряслась, и раздался грохот, будто кто-то скинул с лестницы шкаф.
Морган молчал, широко раскрыв глаза, словно ребенок, которому рассказывают жуткую сказку.
— Я сидел на третьей ступеньке сверху, прижавшись к стене. Мама пролетела вниз и стукнулась о пол. Повалилась через порог.
— Она сломала шею? — шепотом спросил Морган. — Черт, ты странный. Иногда ты становишься нормальным и говоришь как обычный человек. Почему так?
Очнувшись, Эркки посмотрел на Моргана.
— Сначала ты орешь, что я псих. А теперь ты говоришь, что я нормальный, и ждешь, чтобы я оправдывался. Естественно, я нормальный. А ты сам, ты нормальный? Ты грабишь банки, а нос у тебя вот-вот сгниет.
— Отчего она умерла?
— Она истекла кровью.
— Чего-о?!
— У нее через рот вытекла вся кровь. Кровь фонтаном била, а на полу возле лестницы натекло целое маленькое озеро. В нем отражались лампочка и пальто. А телефон продолжал звонить, но я не мог подойти. Потому что тогда мне пришлось бы наступить в лужу крови, и по всему дому — на коврах и на полу — остались бы следы. Потом звонки прекратились. Я отвязал леску, спрятал ее в карман, сел и стал ждать. Кровь перестала течь, а мамино лицо стало серым, как камень. Я думал: «Рано или поздно кто-нибудь придет. Отец или заказчики. Кто-нибудь». Но никто не приходил. Кровь на полу запеклась и больше не блестела. Отражения в ней исчезли… — Эркки наконец умолк. Вместо облегчения он почувствовал себя опустошенным. Эркки потрогал револьвер. Там в барабане всего одна пуля. Неспроста. Эта пуля предназначена для него.
— Так почему вдруг у нее изо рта полилась кровь? Почему?!
— Дай мне виски.
— Она что, разбила голову?
— Она была швеей.
— Это ты уже говорил.
— Она распарывала старый костюм. Бритвенным лезвием, стежок за стежком… А разрывая ткань или пересаживаясь поудобнее, она зажимала лезвие во рту. В этот момент зазвонил телефон. Она пошла к лестнице, начала спускаться и полетела вниз, а во рту у нее было лезвие. Мама проглотила лезвие, и оно воткнулось ей в горло.
Морган кивнул, машинально схватившись за шею и чувствуя, как под потной кожей пульсирует кровь. Он представил, каково это — проглотить лезвие, и его чуть не вырвало.
— Голова у тебя отменно работает… — осторожно проговорил Морган. — Может, тебя слишком долго продержали в лечебнице? То, что случилось с твоей матерью, — несчастный случай. И никакой твоей вины здесь нет. Держать лезвие во рту — это идиотизм. И то, что ты обвиняешь себя, — тоже идиотизм.
— Но ведь это я протянул там леску.
— Ты же играл! И это — самый настоящий несчастный случай! — Морган пытался его успокоить, но безуспешно.
— Мы люди. И полагаем, что сами управляем собственной жизнью, — медленно сказал Эркки.
— Нет. То, что происходит, от нас не зависит.
Оба надолго умолкли.
— О чем задумался? — спросил наконец Морган.
— Вспомнил про одного фермера. Про Юханнеса.
— Ну, расскажи и про Юханнеса. Если уж начал говорить.
Моргану казалось, что время остановилось. Будущее исчезло, осталось настоящее, а в настоящем они с Эркки сидели в домике с потемневшими деревянными стенами. Уют и полумрак. От виски кровь у Моргана закипела, и Морган представил, что парит в воздухе. Эркки вспоминал Юханнеса, седого морщинистого старика с потухшим взглядом. Эркки думал, что глаза у них похожи, как бывает у дальних родственников. Взгляд, из которого исчезла надежда. И однажды Юханнес тоже забрался на лестницу. На стремянку.
— Он был пьяницей. У него умерла жена, и всего за несколько месяцев Юханнес сильно сдал.
— Прямо как моя мамаша после смерти отца, — заявил Морган.
— Он начал спиваться. Пил все время без передышки, несколько месяцев подряд. Ему хотели помочь, приходили с увещеваниями, но все без толку.
— И он допился до смерти?
— Нет. Однажды они распили бутылку за компанию со священником, Юханнес проснулся и решил стать трезвенником.
— Похоже, священник у вас не промах.
— Священник меня видел и кричал мне, но я не остановился. Я мог бы остановиться, но вместо этого быстро зашел в ворота и спрятался за теплицами.
— А почему он кричал?
— Не дави на меня. — Эркки потянулся за бутылкой. Морган не возражал. — Священник дал Юханнесу работу. Он стал разнорабочим и в тот день белил стены церкви. Он стоял на высокой стремянке и работал, когда к нему подошел Эркки Йорма. Юханнес был так занят, что ничего не слышал. И еще он насвистывал себе под нос — он вообще был весел и трезв. Я от этого расстроился, ведь теперь Юханнес почти ничем не отличался от других. И я окликнул его. Я закричал: «ЭЙ ТАМ, НАВЕРХУ!» Господи, как он дернулся! От испуга он оттолкнулся от стены, стремянка покачнулась, и он полетел на землю.
— О, черт!
— Он ударился о камень, и его голова раскололась. Сначала ноги у Юханнеса дергались, а потом он затих. Я спрятался за надгробным камнем. Я видел, как прибежал священник, и слышал его вопли.
— И ты взял вину на себя?
— Я же действительно виноват.
— Скажи, почему ты такой невезучий? Ты что, родился в пятницу тринадцатого?
— А потом они пришли ко мне домой и забрали меня.
— Что ты им рассказал?
— Ничего. Нестор велел ни о чем не говорить.
— Нестор? — Морган протер глаза. — Не понимаю, как только тебе удалось вляпаться в такую передрягу. А я-то себя считал неудачником. А эта старуха, которую нашли вчера? Тоже несчастный случай? Давай выкладывай начистоту.
Эркки медленно повернулся к нему:
— Как я уже сказал, все случилось само собой.
— Это слишком простое объяснение. Полицейские будут тебя допрашивать. И ты должен придумать, что ответишь.
— Я — волна, — грустно сказал Эркки, — и разбиваюсь о берег лишь однажды.
