безжалостному времени.
— А теперь кончай, любимая. Покажи Корвусу, какая ты сладкая, когда рассыпаешься. Сейчас.
И вновь я бездумно поддалась его приказу, проваливаясь в бездну, на дне которой маяком светился теплый свет, словно огонь в глазах пустынников.
(1) — Ты меня сжигаешь…
Глава 55
— А если я не соглашусь?
— Согласишься, — не бурля присущей себе веселостью, слишком серьезно ответил Тайпан, лениво поглаживая мое голое бедро.
Мы не покинули постель, растянувшись на ней ровными линиями, среди которых я была той, что в центре, без сил лежа на животе и не в состоянии даже пошевелить пальцами. Смирившись со своим положением, я слишком спокойно отзывалась на чужие прикосновения, которые будто невзначай чертили линии по моей обнаженной коже.
Обманчивая умиротворенность комнаты была прямо противоположна моему внутреннему состоянию, где все еще звучали барабаны, не принявшие выплеснутое холодной водой признание.
Нет, не признание — ультиматум.
Сколько я их ни слышала, сколько ни видела, — еще ни один не смог заставить меня дрогнуть под весом обстоятельств, прекратить борьбу. Но слова пустынников тяжелой вуалью укрыли плечи, вынуждая смиренно преклонить колени перед их волей, потому что…
Потому…
Потому, что впервые я не видела причин для борьбы.
— Так нельзя, — продолжал твердить упрямый рот, не согласившийся с мыслями.
— На каждое твое «нельзя» я каждый раз отвечаю «можно», — красноволосый перевернулся набок, отвлекшись от рассматривания стены напротив, и осторожно сдвинул пряди с моего лица. — Давай, эйше, завали меня аргументами. Я даже готов их выслушать.
Я только опустила ресницы.
Нет у меня аргументов. Ни одного стоящего, только набор однообразных отговорок, которые пустынник раздавит, даже не заметив.
Статус? Да какой у меня статус? Опальная принцесса? Тоже мне достижение.
Мораль? Да плевать я хотела на мораль, которую должно сохранять перед обществом. Я всегда верила, что в первую очередь она должна быть важной только для самого человека, и моя в этот раз молчала, словно мертвая.
Чувства? С ними было сложнее…
Признавать, что я уже провалилась в эту игру с головой, не хотелось, это означало бы бесповоротное согласие, которое, как мне казалось, могло стать скоропалительным. К тому же сами мужчины обещали не гнать лошадей, давали мне время, будто знали, что я не способна на столь рискованный шаг и не смогу доверчиво шагнуть в обещанный ими огонь.
И что в итоге? Ни-че-го.
Ни одной стоящей мысли, способной остудить их пыл, только молчание, не значащее ничего определенного.
Корвус за спиной тоже зашевелился, прижимаясь прохладными губами к позвонкам моей шеи. Мужчина неторопливо спускался поцелуями все ниже, на каждом из них замирая на несколько долгих секунд, словно впитывая мой запах.
И я вновь не сопротивлялась.
Не хотела. Не могла.
Да что ж такое?!
— Я вижу, что ты пока не готова принять эту мысль, и не стану тебя торопить, — правильно расценив мое молчание, отозвался Шаан. — У тебя есть время, Лирель, столько, сколько ты посчитаешь нужным. И пока у нас временная неопределенность, предлагаю тебе наслаждаться сложившимся положением, а нам — дать шанс тебя убедить.
— Например, как?
— Например, ты сейчас прогнешься в пояснице и подставишь Ворону свою чудесную мягкую задницу. Он вылижет тебя, как и обещал, а я посмотрю, как ты будешь дрожать и глазами молить меня о большем.
От одного только тона мне захотелось подчиниться, и бедра сами потянулись вверх, послушно подставляя себя под спустившиеся вниз мужские губы. Я будто бы таяла, растекаясь вязким шоколадом по горячим пальцам. Послушная, гибкая, развратная, и, черт побери! Я вновь наслаждалась…
Каждое откровенное предложение отзывалось невыносимой бурей, требующей действий. Это было сильнее всех принципов, что я выстраивала годами. Больше, чем любая ответственность перед будущим, затмевая собой последствия этой близости.
— Чувственная моя девочка, давай, подставь себя под его рот, — искушающе продолжал говорить Тайпан. — Дай послушать, как ты сладко стонешь.
Черт…
Влажная полоса обрела основание чуть ниже копчика, и обжигающей, словно каленый металл, линией пересекла расстояние до самой развилки ног. Бедра сжали чужие ладони, вынудив выставить их еще выразительнее, и меня буквально впечатали в чужое лицо, которое без стеснения рисовало волнистые узоры на коже.
Ворон словно пил меня, новыми и новыми щелчками по клитору выбивая влагу, что бесстыдными каплями оседала на его губах. Умелый язык то становился жестким, как копье, то мягким прикосновением накрывал жаром распахнутые складочки.
На секунду открыв глаза, столкнулась со взглядом Тайпана, который тут же разомкнул губы, выпустив несдержанный выдох. Он пожирал глазами, пробуя ими, словно ртом, все на моем лице: румянец, дрожь ресниц, и даже прилипшие к вспотевшим вискам короткие волоски.
— Ах…
Первый сорвавшийся стон прозвучал взрывом, и пустынник передо мной неожиданно сел, ловко перехватывая мои вытянутые ладони и заводя их за спину, будто пленяя. Накрывшая беззащитность острыми иглами прокатилась по венам вместе с горячей кровью, приглашающе широко раздвигая колени.
— Вот так, девочка, — на макушку опустилась широкая ладонь, бережно сминая волосы. — Побудь слабой, я разрешаю.
Его слова опьяняюще ударили в голову.
Как же он был прав.
У меня была только я. Никого, кто бы мог защитить, поддержать, никогда не было рядом. Единственным мечом и щитом в моих руках были знания и отстраненность, окружившие меня иллюзорной защитой и давшие лживое ощущение безопасности. Самой большой ошибкой было считать, что это правильно, что мне необходимо жить в тесном кругу своих принципов, чтобы остаться на плаву и не потонуть в своем одиночестве.
Я всегда ограждалась, всегда держала все в себе, никому не доверяя. Даже муж, которого я, казалось, когда-то любила, был за чертой моей убежденной веры в правила жизни.
Всегда быть сильной — всегда быть одной.
Пустынники стали первыми, кто заметил эту стену, кто не пожелал оставаться за воротами крепости и настойчиво стучал в тяжелые ворота тараном. Они ломали стены, башню за башней отмечая своими флагами, пробираясь внутрь с чудовищной скоростью.
От осознания этого мне хватило секунды, чтобы потерять связь с реальностью.
Глаза сощурились до болезненной рези, сердце загрохотало, словно раскаты грома, который лишь недавно утих за окном. Горло вытянулось по подушке,
