за собой беременность, то ли сочла услышанное просто констатацией факта. Эвелин склонялась ко второму.
Воодушевившись, она продолжила:
– В те времена это был, конечно, форменный скандал. Я не была замужем за отцом ребенка, вообще не состояла с ним в отношениях. Мне прочили одну из главных ролей в телесериале, которая могла бы стать началом громкой карьеры, но я от всего отказалась. Тогда для матерей-одиночек не было никакой поддержки, так что мне пришлось выбирать: ребенок или работа. Я выбрала ребенка, но содержать себя не могла, поэтому у меня оставался один вариант: вернуться сюда. Родителей к тому времени уже не было в живых, а сестра Джоан отнеслась ко всему этому очень неприязненно.
– Это она на фото у вас в гостиной? – спросила Пип. – Та, что выглядит несчастной. – Пип оглянулась и подмигнула, но тут же испугалась, что допустила излишнюю фамильярность, заступила за невидимую черту.
– Она самая, – подтвердила Эвелин и закатила глаза, показывая, что не обиделась. – Джоан разыгрывала несчастье в детстве и не перестала этим заниматься, когда выросла. Когда я очутилась здесь, она принялась что было сил портить мне жизнь.
Пип кивнула, как будто это для нее не новость и она всем сердцем сочувствует рассказчице.
– У меня не было ни гроша, я полностью зависела от нее, и она всячески давала мне понять, что вся эта ситуация ей поперек горла. Это не могло не возмущать, ведь она проживала деньги, оставленные нам родителями, на которые у меня было не меньше прав, чем у нее. Но она не выпускала из рук чековую книжку и каждый божий день заставляла меня стыдиться самой себя.
Пип домыла посуду и искала кухонное полотенце. Эвелин в ужасе смотрела, как она открывает ящик за ящиком, битком набитые хламом, и облегченно перевела дух, когда она бросила поиски и предоставила посуде сохнуть самой. Вытерев руки о джинсы, Пип опять подсела к Эвелин.
– После рождения Скарлетт Джоан осталась оскорбленной. Я думала, что при виде младенца она оттает, но ошиблась. Кажется, она не была готова позволить себе полюбить племянницу, такую очаровательную…
Повисла пауза.
– Она умерла, да? – тихо спросила Пип. – Так мне сказала моя мать.
Эвелин молча кивнула. При любой мысли о Скарлетт ее сердце пронзала острая боль. Она положила на грудь руку, как будто это могло помочь.
– Ей было всего три года, – сказала она. – Малышка, вся жизнь впереди.
– Это такая трагедия… – прошептала Пип.
– Да. По своему ребенку никогда не перестаешь страдать. Это пожизненно.
Эвелин наблюдала, как Пип запускает пальцы себе в волосы, как втягивает носом воздух. Казалось, услышанное вызвало у нее очень сильный эмоциональный отклик. Она тоже потеряла ребенка? Поэтому уехала из Лондона? Эвелин было очень любопытно, но сейчас рассказ вела она, поэтому она продолжила.
– Потом умерла Джоан, – сказала она самым безразличным тоном, каким смогла, чтобы не привлекать к этому эпизоду лишнего внимания. – И я осталась здесь. Хотела вернуться в Лондон, к работе, но так и не собралась. Годы шли, шли…
Давно Эвелин не думала о своей жизни в таких словах, давно не отдавала себе отчета, что потеряла столько лет. Сейчас она сполна осознала и эту потерю. Когда не стало Скарлетт, ей было всего тридцать четыре года, впереди было еще больше половины отведенного ей срока, но она предпочла не жить, а выживать. Годы понеслись, набирая скорость, но у нее ничего не менялось. А теперь для изменений стало поздно.
– Мы остались одни с Николасом. Он мой племянник, сын моего брата Питера. Питер тоже, конечно, умер. На шестом десятке, от сердечного приступа. Скоро я тоже умру, дом будет продан, и никто уже не вспомнит, что когда-то здесь жили Маунткаслы.
– Должна вас удивить, – возразила Пип. – Я кое-кого спрашивала о вас, когда пыталась узнать, кому вернуть дневник. Все знают, кто вы такая.
Она тепло улыбнулась Эвелин, желая разбудить ее тщеславие. Оказывается, оно выжило, просто впало в спячку. В душе она осталась актрисой, мечтающей находиться в центре внимания. Даже после стольких лет ее не покидали сладкие фантазии.
– Люди помнят сплетни, – скромно возразила она. – В этом доме за два с небольшим месяца погибли сразу двое людей. У нас маленький городок, у здешних жителей долгая память. Таких вещей они не забывают.
Пип пожала плечами, давая понять, что осталась при своем мнении.
– Вы когда-нибудь выходите? – осведомилась она как бы невзначай, как будто не высовывать носа из дому – обычнейшее дело.
Эвелин обдумала ее вопрос. По характеру она не была затворницей, но теперь уже не помнила, когда последний раз выходила. А, собственно, почему?
– Нечасто, – ответила она. – Как-то не вижу смысла.
– А пройтись по пляжу, полюбоваться волнами? – недоверчиво воскликнула Пип. – Это же в двух шагах, только улицу перейти.
Когда она засела дома? Эвелин уже этого не помнила. Это не было сознательное решение, просто так постепенно вышло. А потом пришла зима, ветер с моря стал рвать одежду, пронизывать до костей, поэтому проще было не высовываться. Ну а дальше…
Все это были, конечно, отговорки. Не чувствуя себя отшельницей, она ею стала или, по крайней мере, казалась.
– Нет, – ответила она Пип. – Больше нет. Раньше – да, но со временем…
– А хотели бы выйти? – спросила Пип.
Эвелин не торопилась с ответом. Хочет ли она? Чувствует ли, что ее жизнь станет лучше, если она опять выйдет за дверь?
Она все еще раздумывала, тогда Пип добавила:
– Я могла бы пойти с вами. Можно было бы прогуляться вместе. Хотите?
Пип опять покраснела, как будто позволила себе больше, чем позволяли приличия. Какая милая девушка, подумала Эвелин. Нынче она в этом убедилась. Неравнодушная, заботливая, достаточно посмотреть, как она помогала на кухне – спокойно, без суеты. Еще почти ничего не зная о Пип, Эвелин не сомневалась, что поймала ее на крючок.
– Да, – лаконично ответила она, удивляясь собственной решительности. – Думаю, что хочу. Сидеть взаперти вредно. Мне и Николас предлагал, – поспешила она добавить, чтобы Пип не подумала, что единственный оставшийся родственник махнул на нее рукой. – Но он вечно куда-то торопится. И потом, у него не хватает терпения на беседу с такой старухой, как я.
Пип понимающе улыбнулась. А что, подумала Эвелин, наклевываются интересные отношения.
– Так что же, Пип, – сказала она, – вы расскажете, почему сами вернулись в Саутволд?
Она сопроводила свой вопрос теплой улыбкой. Она уже немного приоткрыла завесу над своей жизнью, теперь можно было выслушать историю собеседницы.
Пип повернулась и посмотрела на нее в упор, темные глаза уперлись в выцветшие. Прежде чем
