чайной лужи, усеянной осколками чайника.
– Проклятье! – пробормотала Эвелин. – Какая я неуклюжая, развела грязь!
Подойдя, Пип увидела, что разбитый чайник – мелочь по сравнению с плачевным состоянием всей кухни. Всюду громоздилась посуда и прочие предметы, Пип даже не могла определить какие – по большей части хлам неясного назначения. Запах здесь стоял такой же, как и в остальном доме, а значит, пахло не испорченной едой, хотя в кухне было много использованных пустых упаковок. В одном месте громоздилась почти до потолка гора коробок с хлопьями. С ней соперничали высотой горы туалетной бумаги и чайных пакетиков.
Пип сразу сообразила, откуда все это взялось.
– Вы делаете заказы онлайн? – спросила она с улыбкой.
Сначала на лице Эвелин появилось досадливое выражение, потом она смягчилась.
– Не знаю, как с этим покончить, – созналась она. – Николас хотел помочь, но я сказала, что справлюсь сама. Наверное, из гордости. Теперь я могу до конца жизни питаться одними кукурузными хлопьями, и то еще останется.
– Со мной то же самое… было, – подхватила Пип. – Неделя за неделей привозят одно и то же. Глазом не успеваешь моргнуть, как получается затоваривание. Однажды я заказала четыре куска мыла – так я думала, а оказалось, что в каждой упаковке по шесть кусков. Мы с молодым человеком жили в крохотной квартире, где не поместились бы двадцать четыре куска мыла. Он был очень недоволен.
– Забавно, – сказала Эвелин и звонко рассмеялась. – Рада, что я не одна такая. Самое смешное, что не такая уж я любительница кукурузных хлопьев.
И она самокритично закатила глаза. Улыбка молодила ее лет на десять, Пип даже показалось, что она может представить себе ту Эвелин, с которой познакомилась по дневнику.
– Если хотите, я могу помочь вам исправить заказ, – предложила она.
Эвелин посмотрела на залитый чаем пол.
– Вы меня очень обяжете, – сказала она. – Не знаю, как я до этого дошла. Раньше я следила за порядком в доме, но потом утратила к этому интерес, и чем ужаснее становился беспорядок, тем труднее становилось убираться. Николас от меня в ужасе. Он всегда предлагает помощь, но для меня невыносимо, что он будет копаться в моих вещах, даже во всякой ерунде. Именно так угодил в благотворительную лавку мой дневник: Николас взялся помогать, но не предупредил меня, как именно. Понятия не имею, что еще было в той коробке, какие еще сокровища он мог посчитать мусором.
– Там были только старые книги в бумажных обложках, – успокоила ее Пип. – Утверждать не стану, но вряд ли там было еще что-то ценное, не считая дневника, конечно.
В мимолетной паузе Эвелин открыла рот, чтобы что-то сказать, и Пип решила, что сейчас прозвучит вопрос, читала ли она дневник, но Эвелин передумала спрашивать.
– Пора здесь прибраться, – сказала она вместо этого. – Такого натворила! Разбила свой любимый чайник.
Пип опустилась на колени и стала подбирать осколки, чтобы сложить их в уцелевшее донышко от чайника. Эвелин вышла из лужи и пошла за тряпкой. Когда она вернулась, Пип заставила ее сесть. Она сама убралась, во второй раз вскипятила чайник и, инструктируемая Эвелин, достала из буфета другой чайничек для заварки.
Вскоре в расчищенном Эвелин уголке стола стала завариваться новая порция чая.
– Вам необязательно возиться здесь самой, для этого существуют помощники, – сказала Пип.
– Знаю, но проблема не в беспорядке. Даже если прибраться, потом он все равно вернется. Сперва надо навести порядок вот здесь. – Она похлопала себя по лбу. – Иначе все бесполезно.
Пип кивнула. Она очень хорошо знала, что имеет в виду Эвелин.
37
Они пили чай, окруженные кренящимися пирамидами всевозможной снеди. Теперь, когда Пип собственными глазами увидела, что творится у нее на кухне, Эвелин уже не видела оснований скрытничать. Показать свою жизнь другому человеку, перестать делать из нее секрет было большим облегчением. Она очень стыдилась своего беспорядка, но Пип даже глазом не повела, можно было подумать, что она сочла это в порядке вещей. Эвелин удивилась, как быстро Пип догадалась, почему доставка вышла из-под контроля. Эвелин сразу полегчало, прошло ощущение своей ущербности.
Пип уже наводила порядок на кухне, не привлекая внимания к тому, что делает.
– Вы здесь выросли? – спросила она за мытьем чашек. Раковина была переполнена немытой посудой, поэтому Пип налила в тазик теплой мыльной воды и преспокойно принялась за работу.
– Да, здесь, – прозвучал у нее за спиной ответ Эвелин. – Потом уехала. А потом обстоятельства заставили меня вернуться.
– Меня тоже, – кивнула, не оборачиваясь, Пип.
Она уже намекала на это в прошлый раз, и Эвелин очень хотелось попросить у нее объяснения, но что-то ее сдерживало. Спешка с вторжением в прошлое Пип казалась ей неприличной, другое дело, если бы Пип сама решилась на откровенность. Эвелин могла бы сама поделиться с ней своим прошлым, чтобы развязать ей язык. Но еще неизвестно, к чему это приведет. До сих пор ее план состоял в том, чтобы узнать от Пип как можно больше, а самой откровенничать как можно меньше. Теперь это выглядело мелочностью. Что такого драгоценного в ее собственной истории, чтобы не доверить ее другому человеку? Как ждать от Пип открытости, не будучи готовой ответить тем же? История Пип сильно ее заинтересовала. То, что начиналось как любопытство из-за смены имени, переросло в острое желание узнать ее как можно лучше. Молодая женщина проявила чутье, она поняла важность дневника и вернула его, а теперь скромно прибирается у нее на кухне. Такой внимательный человек был настоящей находкой.
Так, вместо того чтобы выспрашивать у Пип, почему та вернулась в Саутволд, Эвелин повела рассказ о себе.
– Честно говоря, мне не терпелось отсюда сбежать, – начала она. – Мне ужасно хотелось стать актрисой, но семья, особенно мать, считала это несерьезным. Они без устали меня отговаривали, тем самым только укрепляя мою решимость. При первой же возможности я упорхнула искать счастья в Лондоне.
– Что же заставило вас вернуться? – спросила Пип.
Вопрос был самый невинный, очевидный, но Эвелин не хотелось на него отвечать. Она сама не знала почему. Теперь-то что проку молчать?
– Беременность, – ответила она, набравшись смелости. В двадцать первом веке никто уже не прятался за эвфемизмами, не то что когда-то. «У меня были неприятности», «я была в интересном положении» – все эти увертки устарели в эпоху прямого высказывания, и Эвелин вдруг захотелось соответствовать времени. В семидесятые годы она воображала себя прогрессивной девушкой, зачем же пасовать теперь?
Пип молчала, никак не выдавая выражением лица, что шокирована. То ли не поняла, что влекла тогда
