августовским днём у неё не было никаких дурных предчувствий. Разве что лёгкое беспокойство с самого утра и холодок где-то в области желудка отвлекали от работы. Но Лиза не придала этому значения.
И только, когда после обеда увидела соседок, бегущих в её сторону и кричащих что-то наперебой, она почувствовала, как утреннее беспокойство возросло, усилилось многократно и застучало в ушах, а холодок из области желудка теперь разлился по всему телу тяжёлым свинцом в предчувствии беды.
– Лиза, беда! – запыхавшись, прокричала Лариса, добежав первая.
– Кто? – глухо спросила Лиза, боясь услышать ответ.
– Мирон … – Лариса заплакала.
Лиза закрыла лицо руками.
– Несчастный случай на работе, – подоспели другие бабы. – Он помогал разгружать вагоны с брёвнами. А тут поезд чего-то дёрнулся. Мирон твой в тот момент как раз меж вагонов был. Одно бревно съехало с прицепа, да как раз навстречу другому бревну с соседнего прицепа. Мирону бы не разгибаться, а он поднялся посмотреть, услыхав грохот за спиной. Ну, ему голову-то и…
Бабы перекрестились. Лиза схватилась рукой за горло. Рыдания тесным кольцом сдавили грудь, не давая дышать.
– Когда это случилось? – прохрипела Лиза.
– Да вот, минут десять назад, мы сразу за тобой…
Лиза рванула со всех ног бежать на станцию, бабы за ней следом. Лиза бежала, повторяя вслух:
– Нет. Этого не может быть. Нет. Так не должно быть. Это какая-то ошибка. Это кто-то другой, не Мирон. Нет.
Лиза задыхалась от быстрого бега, уже через пять минут она была возле железнодорожной станции. Лиза остановилась, чтобы перевести дыхание, в горле пересохло, грудь горела. Ещё издали она увидела в окружении толпы людей злополучные прицепы, а между ними висящее тело с окровавленной головой, вернее, тем, что от неё осталось. Сердце Лизы подпрыгнуло от призрачной надежды: она не узнала одежду на покойном.
– Лариса, это не Мирон, – радостно закричала Лиза подбежавшей Ларисе. – Мирон уходил из дому в других штанах, и рубаха была светлая. А этот весь в синем.
Но зародившаяся, было, надежда бесследно таяла. По мере приближения Лиза узнавала фигуру мужа.
– Нет, Лиза, это он. Просто он в рабочей одежде, – тихо сказала Лариса. – Мой Петя в такой же точно.
Лиза закрыла уши руками. Лариса снова запричитала.
Лиза опустила руки и медленно пошла к прицепам. Люди расступались перед ней, крестились и качали головами. Сквозь пелену слёз Лиза видела родные сильные руки, безвольно висевшие сейчас вдоль тела; широкую грудь, на которой она так сладко засыпала столько ночей, а сейчас застывшую в мёртвой неподвижности; широкую могучую шею, а над ней… Господи, почему никто не накрыл голову?! Невыносимо было видеть вместо любимого лица месиво из крови, мозгов и вылезших из глазниц глаз. Лиза упала на колени и обхватила руками ноги мужа.
6.
Лиза снова овдовела, уже в третий раз. Какой-то рок преследовал её.
«Значит, не судилось, – думала Лиза. – Не дано мне счастливой женской доли. Только и побыла счастлива с Мироном, да и то, всего каких-то два года. Надышаться вволю не успела. Всё, хватит, – решила она, – отлюбила, отгуляла на своём веку. Хватит».
Тяжко Лиза переживала смерть Мирона. Первое время плакала каждый день – слёзы жгли глаза, боль рвала грудь. Долго не заживала рана в её душе, не давала ни есть, ни спать, ни дышать свободно. Не хватало Лизе её любимого мужа, его тепла, его любви, его присутствия рядом. Никак не могла она смириться с тем, что никогда уже не увидит его, не обнимет, не прикоснётся к его шершавой, такой родной щеке, не услышит его голос.
Горе состарило Лизу. Складки у её губ стали ещё глубже. Лоб прорезали глубокие морщины. Слёзы иссушили её когда-то прекрасные глаза – они стали бесцветными и тусклыми, и, заново ожившие с появлением в её жизни Мирона, теперь потухли навсегда. В свои сорок с небольшим лет Лиза выглядела ненамного моложе своей матери.
Глава 9.
1.
Наступил 1941 год.
Лиза и опомниться не успела, как её дочери из маленьких девочек-подростков превратились в настоящих невест. Теперь уже Лиза провожала их на воскресные посиделки, как когда-то мать провожала её саму. Казалось, это было совсем недавно, а с тех пор прошло уже двадцать пять лет.
Проходят годы, сменяются поколения – и новые стайки молодых девчат будут бежать на свои первые посиделки, где будут парни хорохориться, словно молодые петушки. Всё так же будут играть в «бутылочку», теряя голову от счастья, когда выпадет черёд поцеловаться с желанным парнем; всё так же будут слушать свои любимые пластинки и замирать от волнения, в ожидании приглашения на танец.
Лизины девчата были любимы и желанны в любой компании, потому как очень заводные, весёлые и приятные они были в общении; танцевали, пели от души. Все знали наперёд: если сёстры Суботины придут на посиделки, значит, вечер пройдёт интересно и весело.
И во время танцев, и в «бутылочку» никогда они не обижали парней, как очень часто другие девушки. Бывало, попадётся в компании некрасивый паренёк, так никто ни танцевать, ни целоваться с ним не хочет; морщат носики строптивые девчонки, отворачиваются, хихикают. Парню неудобно, обидно. Зато сёстры Суботины никогда никого так не обижали. На кого укажет «бутылочка» – с тем и целовались.
– Ну и что, что некрасивый, – отвечала Шура на изумление подруг, – с меня не убудет от одного поцелуя, а ему приятно, человеком себя чувствует.
Очень их за это уважали и подруги, и ребята. Рая, как самая старшая, пользовалась большим успехом у парней. Но она была очень серьёзная, к тому же, ей никто особо не нравился, поэтому Рая ни с кем не встречалась. Вера же, наоборот, очень хотела с кем-нибудь дружить, только её пока всерьёз не воспринимали, – не созрела ещё. С ней дружили, именно по-дружески, любили, веселились, но не смотрели на неё, как на девушку, как на невесту – ей только исполнилось пятнадцать. К тому же, она была очень худенькая и плоская, совсем ещё ребёнок.
А вот Шура в один из таких вечеров познакомилась со своим Женей. Познакомились и влюбились друг в друга с первой же встречи. Женя очень робко ухаживал за семнадцатилетней Шурочкой, так как и сам был неопытен в таких делах. Ему весной только исполнилось девятнадцать. Он провожал её домой, ждал вечерами у калитки, чтобы пойти погулять. Они держались за руки, и от волнения у обоих перехватывало дыхание, как от езды с высокой горки.
Лиза радовалась, глядя на них. Одна дочь, считай, уже пристроена.
