class="p1">— Добран, ты не один год пробуешь вернуться домой и, наверное, уже понял, что не всякий короткий путь окажется действительно близким? Думаю, тот торговый караван спокойно вернулся домой, а ты год за годом плутаешь.
Русич, кивнул, признавая правоту странной княжны:
— В тот день, когда захотел сменить свои планы и отбился от товарищей, сменил свою долю на недолю.
— Оставайся у меня до холодов. Поставь мне печи для изготовления стекла, а как только урожай будет собран, я отправлю тебя с нашим караваном до города Париж. Там сможешь пристроиться к другому каравану и дойти до Праги, оттуда доберёшься до Кракова и это уже ближе к родным землям. Я дам тебе возможность подзаработать, и ты не с пустыми руками вернёшься.
— Благодарю за предложение, но уж больно давно я не был дома. Душа просится туда, болит за семью.
— Значит, не хочешь свою недолю на долю сменить, — покачала головой Катя, понимая, что ничему жизнь не научила Добрана.
Вроде ей было жалко его, но, быть может, судьба её милует от ошибки. Кто знает, что он за мастер? На неё и так косо смотрят из-за того, сколько она расходует драгоценных дров на свои придумки.
Катерина дала знак воинам, что они продолжают путь. Добран стоял и не верил, что его вновь не заставили работать по праву сильного, а когда княгиня уже села в карету и захлопнула дверцу, он закричал, что согласен.
— Прости меня за тугодумие, — с поклоном торопился он объясниться, — устал я очень, по ночам дом родной снится, жена и детишки плачут, зовут меня, вот я и тороплюсь.
— Понимаю, — сухо ответила Катя, немного сердясь на задержку, и жалея Добрана за его решение, задерживающее его.
— Если и правда, светлая княжна, пристроишь меня к каравану и доведёшь до большого города, то я сделаю всё, что в моих силах.
Катерина улыбнулась Добрану и в дороге объяснила ему, что если бы он продолжал идти, то вскоре ему пришлось бы прятаться по дороге, так как очень многие сеньоры собирают пошлину за проезд по своим землям, а потом русич упёрся бы в горы. Переход через Альпы есть, но опасный, и потребовались бы проводники. А за горами снова опасность: неспокойные венгры.
— Так что, Добран, ты сделаешь крюк, но, уверяю тебя, эта дорога будет более спокойная и безопасная.
— Вы меня правда отпустите? — скрывая глаза, в последний раз спросил русич.
— Зачем мне тебя задерживать?
— А вдруг я никого не научу работать со стеклом. Не каждому это дано.
— У тебя будет два ученика, один из них я. Неважно, стану ли я мастером, главное, чтобы я поняла, как это делается, а со временем я подберу такого человека, что почувствует стекло.
— А князь? Он не будет против, чтобы отпустить меня? — Добран именовал сеньоров князьями, а Катерина не могла русича назвать кривичем, думая, что неверно что — то поняла в его самоназвании.
Кривичи, дреговичи, волыняне, вятичи, словене… но не русичи. Все себя ощущают отдельным народом и нет мысли о том, что все славяне. Даже жители отдельных городов предпочитают именовать себя новгородцы, псковичи…
— Эк тебя жизнь побила, — вздыхала сеньора. — Даю слово, что так или иначе я найду безопасный способ отправить тебя в крупный торговый город и дам тебе возможность подзаработать.
Договорились, что каждая десятая стекляшка будет принадлежать Добрану. Катю прежде всего интересовали флакончики для её туалетной воды. Она нарисовала крошечные бутылочки, чуть пузатые с узким горлышком и стеклянной острой пробочкой, которая в свою очередь должна впиться в крошечный кусочек пробкового дерева и плотно прикрыть флакончик. Можно было бы обойтись без стеклянной крышечки и заткнуть духи пробкой из коры пробкового дуба, но хотелось изыска.
Ценность имеет только кора, которую можно брать по чуть-чуть, не погубив дерево. В средневековье её использовали в основном рыбаки для поплавков, а вот пробки для бутылок придумали намного позже, но это и понятно, вместо бутылок долго использовали бочонки.
По приезду пришлось не один раз объяснить Леону, на каких условиях она привезла стеклодува, потом обрисовать перспективы использования его работы, а далее Катя лучше поняла волнения Добрана о том, отпустят ли его вообще.
— Это глупо — терять такого мастера, как вы мне расписали, — хмурился Леон.
— Любая тонкая работа предполагает, что в неё надо вкладывать душу, а у Добрана она плачет по родным. Я дала ему слово, что помогу добраться до дому, и он будет стараться, но если вы хотите сделать меня клятвопреступницей, то знайте, что вы просто погубите мастера и он сначала будет пытаться бежать, а если посадите его на цепь, то он медленно умрёт, а пользы от его работы мы не увидим.
— И всё же, вы, прежде чем давать слово, должны были переговорить со мною, — упирался Леон.
— Но на каком основании я бы его забрала с пути? Он свободный человек!
Тут наследнику нечего было возразить и, мягко поглаживая парня по плечу, Катя продолжала увещевать:
— Я немного знакома с работой стеклодувов, но мне нужна помощь. Никто из мастеров не будет делиться своим искусством даже под страхом смерти. Это удача, что нам удалось договориться о добром сотрудничестве с этим русичем.
— А если он нас обманет?!
— Он в зависимом от нас положении, и это ему страшно, что мы обманем его, — Катерина держалась доброжелательно, помня, что перед нею подросток, на которого взвалили большую ответственность, и он боится ошибиться, не оправдать доверие отца.
— Дело чести выполнить договор! — Леон, наконец, нашёл для себя то, за что ему легче всего зацепиться и в случае чего оправдываться. — Вы дали слово, значит, мы его сдержим.
«Ну, слава Богу!» — выдохнула Катя и продолжила рассказывать о том, что видела по дороге, какое на неё произвёл портовый город Ла-Рошель.
— Там будто бы больше свободы, люди легче в общении и смелее! — с улыбкой делилась она впечатлениями.
Леон с удовольствием слушал новости. Мачеха рассказывала интересно, эмоционально, и частенько они оба отвлекались на небольшие споры, а поздно вечером он делился услышанным с очаровательнейшей Евой, во многом ради того, чтобы она смотрела на него с восхищением.
В её глазах он видел себя полновластным сеньором, вершителем судеб, тем, кто может с лёгкостью как карать, так и одарять. Её восторженные глазки, нежные щёчки и пухлые губки кружили ему голову, а скромность и пугливость позволяли ощутить себя взрослым мужчиной, которому уже пришло время добиваться дамы, а не пользовать по-быстрому первую подвернувшуюся прислугу.
Он слышал, что надо осторожно и нежно обращаться
