проникновения к проливам и захвата их вместе с прилегающей областью»[504]. Здесь с очевидностью подразумевалось дальнейшее овладение турецкой столицей. Если прежде Сазонов говорил разве что о размещении вооруженных сил в Константинополе, чтобы иметь влияние на разрешение его дальнейшей судьбы, как было во время Балканских войн, то нынешние его намерения простирались куда дальше. И хотя письмо начальнику штаба Верховного главнокомандующего прямо того и не отражает, приведенные выше аргументы вполне подтверждают такой вывод.
Тем не менее военное командование в Ставке отказалось отвлечь силы от основных операций против немецкой и австровенгерской армий. В письме от 25 декабря Янушкевич отвечал: «…вопрос о выделении особых сил для овладения проливами не может быть поднят ранее достижения нами решительного успеха над нашими западными противниками», заранее предупреждая, что подобная операция обещает быть весьма непростой[505]. В конце декабря вице-директор Дипломатической канцелярии при Ставке «имел несколько бесед» с ее генерал-квартирмейсте-ром Ю. Н. Даниловым, в ходе которых генерал пояснял препятствия, встававшие на пути русской операции в проливах, как то: отмобилизованная турецкая армия, затрудненные коммуникации и недостаточность транспорта, а также невозможность, сражаясь с Центральными державами, выделить от восьми до десяти корпусов, необходимых, по мнению генерала, для десантной операции против турок. Как замечает Базили, он также беседовал и с Немитцем, который, как видно, «вполне присоединился] ко всем вышеуказанным мыслям»[506].
Сазонов подобными ответами не удовлетворился, возможно все еще питая распространенные довоенные надежды, что конфликт будет недолгим. Он вновь запросил Янушкевича о предоставлении ему более конкретной информации о том, смогут ли армия и флот провести операцию в проливах, поскольку МИД может заранее подготовить дипломатическую почву с прочими черноморскими государствами. Если же их содействие в обозримом будущем не потребуется, то ему бы не хотелось преждевременно поднимать этот вопрос в общении с ними[507]. Великий князь Николай Николаевич, Верховный главнокомандующий русскими войсками, отвечал, что с определенностью сказать что-либо не представляется возможным, ибо слишком многое пока остается неясным как в военном, так и в политическом отношении. Однако ему было ясно одно: «ни под каким видом» Россия не сумеет захватить проливы в одиночку. Он почитал за лучшее, чтобы дальнейшие переговоры с союзниками по проливам и Константинополю носили чисто военный характер, а политика до поры была оставлена в стороне[508]. Но и эта попытка прекратить неустанные запросы Сазонова об отвлечении каких-то сил для экспедиции на Босфор успехом не увенчалась: как мы увидим далее, противодействие военных властей лишь подстегнуло настойчивость министра [Емец 1977: 126][509].
Развитие и последствия Дарданелльской операции
Настроение в Ставке царило подавленное: русская армия терпела поражения и несла потери[510]. Командование было столь обеспокоено складывающейся ситуацией на Западном и Кавказском фронтах, что Николай Николаевич решился обратиться за помощью к союзникам. 30 декабря он попросил британское правительство организовать диверсию в Османской империи, что ослабило бы давление на русские силы на Кавказе. Определение характера операции он оставил на усмотрение союзников, заверив, что «если [они] считают, <…> что в интересах общего дела безопасно оставить турок использовать свою победу на Кавказе, то пусть не предпринимают ничего» – Россия как-то разберется сама[511]. Никакой конкретной операции главнокомандующий не предлагал, равно как никоим образом не пытался привлечь внимание союзников к проливам.
Британия к тому времени и сама уже изучала возможности альтернативных ударов по Центральным державам, чтобы частично ослабить давление на своем, Западном фронте. Секретарь Комитета обороны империи Морис Хэнки предложил операцию в Дарданеллах, рассчитывая проникнуть в Мраморное море, принудить турок сложить оружие и возобновить судоходство по важнейшему водному пути. Первый лорд Адмиралтейства Уинстон Черчилль сам подумывал о нападении на Балтийское побережье Германии, но предложенный Хэнки план произвел на него впечатление, и Черчилль сделался его крупнейшим апологетом. Наиболее всего англичан тогда интересовал экономический фактор: закрытые проливы означали, что русское зерно невозможно поставить ни Великобритании, ни Франции, а цены уже начали резкий подъем по причине сокращения поставок. Ко времени получения русского сообщения британское правительство уже прорабатывало возможные действия против турок, но еще не знало, как следует известить русских о своем намерении. Так что обращение великого князя пришлось кстати, предлагая, как выразился по этому поводу сэр Эдуард Грей, «шпильку, при помощи которой мы и повесим наше сообщение»[512].
Как только британский Кабинет принял решение одобрить операцию в Дарданеллах, Черчилль известил русских: из полученной 20 января записки следовало, что в ответ на запрос великого князя Николая Николаевича британское правительство предпримет в конце февраля не просто военную демонстрацию, но полноценную операцию с вторжением в Дарданеллы и по возможности «уничтожением] турецко-германского флота, в случае если атакующий флот достигнет Мраморного моря». Черчилль выразил надежду, что вслед за разрушением внешних фортов на Дарданеллах Черноморский флот «окажет мощное содействие» наступлению союзников, развернув морскую операцию у устья Босфора, при этом «имея наготове войска, чтобы использовать всякий достигнутый успех»[513].
Сазонов отреагировал без особого восторга, вспоминая впоследствии, что известие произвело на него «неприятное впечатление» [Сазонов 1927: 314]. На другой день в письме представителю своего министерства при Ставке князю Кудашеву Сазонов подчеркивал «рискованность задуманного предприятия и опасные последствия возможного его неуспеха» и, выражая искренние опасения, просил великого князя «тщательно взвесить», сможет ли сейчас Россия «сыграть в занятии проливов подобающую [ей] роль», если операция союзников возымеет успех, – а если нет, он полагал, что, пожалуй, лучше было бы отложить операцию против Дарданелл, указывая на изменившееся в пользу России положение на Кавказе[514]. По сути, беспокоила его не военная ситуация на Кавказе, а само участие России в захвате проливов, а точнее, желание не допустить, чтобы союзники осуществили все своими силами. Невзирая на неоднократно получаемые им доклады, что Россия не в состоянии отрядить силы для высадки в Турции и что до готовности нового черноморского дредноута еще несколько месяцев, он упорно стоял на том, что русское военное командование и царь должны действовать параллельно союзным мероприятиям, чтобы британцы с французами не преуспели в проливах самостоятельно. Как мы уже видели, Сазонов неоднократно пытался обеспечить присутствие некоторого российского контингента в районе проливов и Константинополя, на случай если смена режима окажется неминуемой. Теперь же вероятность подобного развития событий представлялась как никогда высокой, и он тем более переживал, как бы роль России не отошла на второй план. Подобная, граничащая с паникой, реакция министра на возможный успех в проливах англо-французских сил без участия русских лишний раз иллюстрирует степень его недоверия
